30 лет в ОГПУ-НКВД-МВД. От оперуполномоченного до заместителя министра - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Богданов cтр.№ 77

Как и полагалось, на начальника Красногвардейского райотдела Н.К. Богданова, рассматривавшегося на предмет выдвижения на новую должность, была подготовлена аттестация, которую подписал начальник УНКВД ЛО комиссар гб II ранга С.А. Гоглидзе. В первой части этого документа содержалась общая характеристика аттестуемого, созвучная с приводившимися нами ранее аттестациями, сведёнными воедино в упоминавшейся «Справке об аттестовании за период с 1930 по 1938 год». Здесь было сказано: «Проявил себя способным, энергичным, исполнительным и дисциплинированным работником. Имеет опыт и организационные навыки в агентурной и следственной работе. Руководить и воспитывать подчинённых аппарата умеет. Выдержан, политически грамотен, пользуется авторитетом».

Однако для серьёзного продвижения по службе таких достаточно общих фраз маловато, требовалось показать что-то ещё, более значимое, яркое. И вот в один из вариантов аттестации сначала от руки кем-то (возможно, Гоглидзе) была вписана мощная формулировка, которая стала в дальнейшем кочевать из аттестации в аттестацию практически в неизменном виде, а в итоге аукнулась Богданову крупными неприятностями. «В течение последних трёх лет работал начальником Лужского райотделения, где в 1936–1938 годах ликвидированы ряд контрреволюционных организаций: крупная право-вредительская и повстанческо-террористическая группа». Очевидно, что без указания таких заслуг в те времена о служебном продвижении говорить не имело смысла. В заключительной части аттестации характеризовались текущие дела: «За короткий период работы в райотделе города Ленинграда сумел упорядочить учёт контрреволюционного элемента и улучшить агентурную работу» [А.2].

Через некоторое время Богданову пришёл вызов в Москву в отдел кадров НКВД. Там с ним беседовали несколько человек, последним из которых был зам. наркома по кадрам С.Н. Круглов. Несмотря на общую положительную обстановку, никто не говорил выдвиженцу, какое назначение его ожидает. Позднее отец узнал, что его собирались направить в Мурманск, но в это время поступила телеграмма от первого секретаря ЦК КП(б) Казахстана Н.А. Скворцова с просьбой срочно прислать работников в НКВД республики. В Алма-Ату позвонили по телефону и передали данные о Богданове. На предложение кадровиков Скворцов согласился, после чего состоялось назначение отца в Казахстан. Так судьбе оказалось угодно, чтобы вместо полярного сияния мы созерцали белое солнце пустыни.

Для окончательного решения вопроса о назначении на основании присланных в Москву материалов, а также личной беседы с Богдановым зам. наркома Кругловым было составлено «Заключение». Кроме установочных биографических данных, в этот документ добросовестно, слово в слово, переписали процитированную нами последнюю свежую аттестацию, подписанную Гоглидзе. Выводы из приведенного материала зам. наркома сделал такие: «Тов. Богданов Н.К. на работе в органах НКВД характеризуется только с положительной стороны. Считаю возможным выдвинуть тов. Богданова Н.К. заместителем народного комиссара внутренних дел Казахской ССР».

На это «Заключение» в верхнем левом углу листа нарком внутренних дел СССР Берия наискосок наложил свою краткую резолюцию «За» и поставил дату — 17 июня 1940 года. Одновременно нарком подписал письмо в ЦК ВКП(б) на имя Маленкова с просьбой утвердить новое назначение. Решением ЦК ВКП(б) от 21 июня 1940 года Богданов в указанной должности был утверждён.

Только почти через месяц с момента приезда в Москву Николаю Кузьмичу объявили, наконец, что приказом НКВД СССР от 29 июня 1940 года, подписанным Берией, его назначили зам. наркома внутренних дел Казахской ССР. Безусловно, весьма крутое служебное повышение. Фактически из начальника районного масштаба Богданов сразу попал в руководители центрального аппарата, пусть даже республиканского уровня. Отцу тогда исполнилось 33 года. В преддверии войны Лаврентий Павлович выдвигал на ответственные посты молодые кадры. Возможно, что в назначении Богданова в отдалённую республику имелась скрытая цель убрать хорошо замаскировавшегося одноглазого подальше от тех мест, где с ним произошёл нигде официально не объявленный, но народу известный прецедент с выстрелом на охоте.

Перед возвращением в Ленинград для сборов к отъезду на новое место службы Богданов побывал на приёме у генерального секретаря Компартии Сталина. Об этом отец приватно рассказал лишь своему доверенному лицу Гали Николаевне Резвой. В 1996 году в журнале «Исторический архив» были опубликованы «Журналы (тетради) записи лиц, принятых первым генсеком» [Л. 36]. Я внимательно просмотрел списки посетителей Кремлёвского кабинета Сталина, побывавших у вождя в конце июня — начале июля 1940 года, но фамилии Богданова там не нашёл. Вместе с тем в пояснении к публиковавшимся документам сказано: «Вероятно, не все побывавшие в кабинете у вождя, попадали в списки посетителей. Так, 1 июля 1940 года в кабинете Сталина с 17 часов 35 минут до 18 часов 25 минут находился Молотов. Согласно записи, в этот день Сталин никого больше не принимал. Однако строчкой ниже говорится, что “последние” в этот день из кабинета Сталина вышли в 21 час 40 минут. Кто они, эти “последние”, остаётся неясным» [Л. 36].

Вполне возможно, что в числе этих последних был Богданов, которого кто-то из руководителей НКВД привозил на смотрины к Сталину. Действительно, 29 июня 1940 года был подписан приказ о назначении моего отца зам. наркома внутренних дел Казахстана. 30 июня являлось выходным днём, и поэтому вождь в своём кабинете приёма не вёл. Представляется вероятным, что в понедельник, 1 июля, назначенца как раз и представляли вождю. На карандаш секретарю какой-то там безвестный старший лейтенант гб не попал потому, что в тетрадь посетителей заносились только значимые фигуры. Из анализа опубликованных тетрадей у меня сложилось такое мнение, что записи фамилии и времени входа и выхода делались не для строгого учёта всех посетителей вождя, а с той целью, чтобы в случае, например, телефонного звонка из какого-либо наркомата секретарь чётко мог ответить, когда разыскиваемый подчинёнными руководитель вошёл в Кремлёвский кабинет или его покинул. Ведя указанные записи, секретариат имел возможность сообщить любому из вхожих в кабинет руководителей, свободен ли сейчас Хозяин или кого именно он в данное время принимает и как давно с ним ведётся беседа.

Во всяком случае Николай Кузьмич конфиденциально поведал Гали, что ему сообщили о желании товарища Сталина принять для беседы нового зам. наркома Казахстана. Отец очень волновался и трясся весь день. В Кремль поехали поздно вечером. Кто был с ним в качестве сопровождавшего, папа не говорил.

Беседа с вождём протекала в доброжелательной атмосфере. Сталин поинтересовался службой, семейными делами товарища Богданова. Ответы слушал внимательно, каверзных вопросов не задавал. В заключение пожелал успехов на новом месте работы [Б].

Узнав о назначении папы в Казахстан, мама была очень расстроена. Действительно, переезжать из северной столицы за тысячи километров куда-то в тмутаракань, как она выразилась, не очень-то хотелось. Вместе с тем серьёзное повышение по службе не могло не порадовать: отец всё-таки был незаурядным человеком. Но уезжать из родных русских мест с мягким, умеренным климатом в пекло казахских степей не представлялось слишком приятным. Самое главное, маме жалко было бросать начатую ею в медицинском институте научную работу. По складу своего характера Нина Владимировна не была завзятой домохозяйкой, всю жизнь её больше влекла врачебная стезя. В связи с этим мама готова была терпеть дома каких угодно тётушек, лишь бы они занимались кухонными проблемами. Как любая женщина, мама, конечно, умела вкусненькое приготовить, оригинально поджарить или запечь. Но чаще у неё обязательно что-нибудь подгорало, и к столу вместе с пострадавшим продуктом подавались объяснения, почему такая неудача произошла: то телефон в самый ответственный момент зазвонил, то кто-то не вовремя отвлёк, то думала, что всё готовится нормально, занялась другим делом и о плите позабыла. Всегда у мамы находились объективные причины, помешавшие ей приготовить блюдо без потерь. Всё равно, то, что оставалось не подгоревшим, было вкусно и вполне съедобно. Мужики нашей семьи, понимая ситуацию, с улыбкой переглядывались между собой, с аппетитом уплетали сделанное мамой и никогда не выражали ей какого-либо неудовольствия.