Карантин - читать онлайн книгу. Автор: Грег Иган

Только абсолютно помешанные на своей безопасности клиенты звонят мне, когда я сплю. Разумеется, никто не станет переадресовывать важный разговор на экран обычного видеофона – такой сигнал можно перехватить хоть с соседней улицы, даже без всяких там «жучков». Большинство предпочитает иметь нейронный модификатор, под действием которого мозг сам выполняет декодирование, а результат поступает прямо на слуховые и зрительные центры. Я, например, использую мод «Шифроклерк» (фирма «Нейрокомм», 5999 долларов), который для обеспечения секретности двухстороннего обмена поддерживает еще и виртуальную речь.

Но! Мозг ведь тоже создает слабенькие электрические и магнитные поля. Сверхпроводящий детектор на коже головы, размером не больше крупинки перхоти, может засечь поток нейросигналов, вызванных процессом эрзац-восприятия, и практически мгновенно расшифровать соответствующие образы и звуки.

Вот на такой случай у меня есть «Ночной коммутатор» («Аксон», 17999 долларов). Наномашины, на которых он построен, могут потратить до шести недель на картирование идиосинкратических схем пользователя – правила, по которым смыслы кодируются нейронными соединениями. Но как только эти карты составлены, промежуточный язык органов чувств больше не используется при приеме сообщений. Вы просто вдруг узнаете то, что вам хотят передать, и никакие воображаемые «говорящие головы» для этого не нужны, а возникающие на черепе электромагнитные сигнатуры расшифровать в разумные сроки невозможно. Единственная проблема – во время бодрствования большинство людей испытывают замешательство или даже потрясение, когда в их сознании внезапно кристаллизуется новая информация. Поэтому принимать вызов можно только во сне.

Я просто просыпаюсь – и уже знаю все. Лауре Эндрюс тридцать два года, рост сто пятьдесят шесть сантиметров, вес сорок пять килограммов. Волосы каштановые, короткие, прямые; глаза светло-голубые; нос длинный, тонкий. Тип лица англо-ирландский, а кожа совершенно черная – как и большинству австралийцев, для защиты от ультрафиолетового излучения ей была сделана генетическая коррекция, усилившая выработку меланина и увеличившая толщину эпидермиса.

У Лауры Эндрюс серьезные мозговые нарушения – врожденные. Есть и ходить она может, хотя и с трудом, но не способна ни к какому общению. Специалисты считают, что она ориентируется в окружающем мире не лучше шестимесячного ребенка. С пятилетнего возраста она постоянно содержится в местном отделении Института Хильгеманна.

Четыре недели назад санитар, который принес завтрак, открыл дверь в ее комнату и обнаружил, что Лауры там нет. В здании и на территории Института ее не нашли, и тогда была вызвана полиция. Полицейские еще раз обыскали территорию, а затем обошли расположенные по соседству дома, но безрезультатно. В комнате Лауры не было никаких следов насильственного проникновения. Видеозаписи, сделанные камерами службы безопасности, также ничего не прояснили. Полиция долго беседовала с сотрудниками, но никто не раскололся и не признался добровольно в том, что тайно увел эту женщину из Института.

За четыре недели не произошло ничего. Никаких следов не найдено. Тело не обнаружено. Никто не потребовал выкупа. Формально полиция дело не прекратила, но понизила ему приоритет в ожидании дальнейших событий.

Дальнейших событий не предвидится.

Моя задача: найти Лауру Эндрюс и в целости и сохранности доставить ее в Институт Хильгеманна; если она мертва – выяснить, где находятся ее останки; в любом случае – собрать улики, достаточные для того, чтобы отдать под суд людей, виновных в ее похищении.

Мой анонимный клиент предполагает, что Лаура Эндрюс была похищена, однако не указывает возможных мотивов. В настоящее время я не могу составить определенного мнения по этому поводу. Моя голова полна только что полученной информацией, причем пропущенной через восприятие моего клиента – возможно, с вкраплениями лжи.

Я открываю глаза, заставляю себя вылезти из постели и подойти к терминалу, который стоит в углу. Мое правило – никогда не заниматься финансовыми делами в уме. Нажав несколько клавиш, я получаю подтверждение того, что на мой счет заблаговременно была переведена значительная сумма в качестве предоплаты. Если я приму задаток, это будет сигналом для моего клиента, что я взялся за его дело. Я еще раз мысленно повторяю все детали задания – после таких звонков возникает неясное, но мучительное ощущение того, что вам все это только снится. Затем я посылаю распоряжение принять перечисленные деньги.

Ночь жаркая. Я выхожу на балкон и гляжу вниз, на реку. Даже в три часа ночи по воде скользит множество самых разных судов, от парусных досок, испускающих мягкое оранжевое или светло-зеленое люминесцентное свечение, до двенадцатиметровых яхт, сверкающих в ослепительных лучах прожекторов. Три главных моста разбухли от велосипедистов и пешеходов. Дальше к востоку, над крышей казино, кувыркаются гигантские голограммы, изображающие карты, игральные кости и бокалы шампанского. Спит ли теперь хоть кто-нибудь по ночам?

Я бросаю взгляд вверх, на пустое черное небо, и замираю, как зачарованный. Сегодня нет ни Луны, ни планет, ни облаков, и абсолютный мрак, где взгляду не на чем остановиться, теряет привычные масштабы – невозможно понять, гляжу я в бездну или рассматриваю изнанку собственных век. Меня слегка мутит от противоречивой смеси двух чувств: головокружительных, нечеловеческих размеров Пузыря и изоляции в замкнутом пространстве. Я резко, конвульсивно передергиваюсь всем телом. Тошнота проходит.

Рядом со мной на балконе стоит созданная модом галлюцинация моей умершей жены Карен. Ее рука скользит вокруг моей талии:

– Что с тобой, Ник?

Она прикасается к моему животу холодными пальцами, растопыренными, словно антенна. В ответ я чуть было не спрашиваю ее, не скучает ли она по звездам, но вовремя спохватываюсь, поняв нелепую сентиментальность такого вопроса.

Я отрицательно качаю головой:

– Ничего.

* * *

Территория Института Хильгеманна так зелена, как это только позволяют возможности генной инженерии и мощной оросительной сети. Стоит середина лета, и обычная растительность давно бы засохла и пожелтела. Газон блестит, как от росы, залитый солнцем позднего утра. Я плетусь ко входу по главной аллее в тени деревьев, похожих на клены. Все это требует огромных денег – такое беспечное расходование воды стоит весьма недешево, а через несколько месяцев, по слухам, цены должны удвоиться. Третий трубопровод через плато Кимберли, по которому вода поступает за две с половиной тысячи километров из северных водохранилищ, требует уже вчетверо больших расходов, чем планировалось по смете, а планы строительства опреснительной установки опять отложены в долгий ящик – по-видимому, перенасыщенность рынка морских минералов сделала проект нерентабельным.

Аллея заканчивается кругом для разворота автомобилей, в центре которого находится роскошная клумба с огромным количеством цветов всевозможных оттенков. Над ними то парят, то стремительно проносятся генетически сконструированные колибри (торговая марка «МП»). В течение нескольких секунд я наблюдаю за ними в тайной надежде, что хоть одной удастся, вопреки программе, вырваться из круга – но напрасно.