Воспоминания о Евгении Шварце - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Биневич cтр.№ 52

1930-й год был трудным в творческой жизни театра. Атаки педологов, предпринятые ими несколько ранее на сказку, дали уже к этому времени неблагоприятные результаты, и театр находился в поисках пьес, которые могли бы заполнить образовавшиеся бреши.

На помощь театру пришли сотрудничавшие с ним драматурги, и в первую очередь Самуил Яковлевич Маршак, написавший специально для нас несколько маленьких пьес.

Он познакомил нас и с молодым драматургом Евгением Львовичем Шварцем, уже попробовавшим свои силы в Ленинградском Тюзе, отделом которого тогда являлся наш театр.

Е. Л. охотно откликнулся на наше предложение написать пьесу для кукол, и вскоре появилась его первая пьеса для кукольного театра «Пустяки». Ее постановка была осуществлена в 1932 году.

Эта пьеса в веселой и занимательной форме затрагивала серьезный вопрос о внимании к мелочам.

Как часто дети (да и все мы) не задумываемся о последствиях поступков, которые на первый взгляд кажутся незначительными. Как часто проходим мы мимо так называемых «пустяков».

Вот о необходимости внимательного отношения к «мелочам», о значении каждого нашего поступка и рассказывает спектакль.

С этого спектакля началась наша творческая дружба с Е. Л. Шварцем, продолжавшаяся более тридцати лет.

Кроме «Красной Шапочки», поставленной у нас в 1938 году одновременно с Ленинградским Новым Театром юных зрителей (1), Е. Л. написал специально для нашего театра две пьесы: «Кукольный город» (1939 г.) и «Сказку о потерянном времени» (1940 г.)

Обе пьесы надолго вошли в репертуар нашего театра, и каждая из них имела по две сценических редакции.

«Сказку о потерянном времени» дети знают хорошо. Она шла во многих кукольных театрах Советского Союза, ее часто читают по радио, а недавно инсценировали в кино (2).

Судьба «Кукольного города» иная. Эта пьеса написана специально для марионеток (кукол, управляемых системой ниток). Она появилась на свет в результате настойчивого стремления Театра иметь в репертуаре пьесу, которая могла бы заменить очень важную по теме, но написанную без учета специфических особенностей кукольного театра пьесу Д. Немковского «Зеленая фуражка».

Тема пьесы «Зеленая фуражка» — защита родных рубежей — казалась театру в те годы особенно важной, но решения ее с показом в куклах пограничников и других бытовых действующих лиц было признано Театром ошибочным.

Евгений Львович принял пожелание театра, и в результате довольно долгой совместной работы появился «Кукольный город».

Я не могу сказать, что эта работа шла, как говорится, «без сучка и задоринки». Евгений Львович был очень настойчив в своих взглядах на решение и отдельных образов, и целых сцен спектакля. Это мне нравилось. Я не люблю авторов, которые безоговорочно принимают любые рекомендации театра, не пытаясь отстаивать свои позиции.

Мне кажется интересным спор, который завязывается у Театра с автором, и если в этих случаях взаимно не задевать самолюбие — дело выигрывает.

Евгений Львович, писатель большого ума и таланта, умел спорить, умел остроумно отстаивать свои взгляды, и тем интереснее было переубеждать его.

В «Кукольном городе» он внял некоторым советам Театра, а через двадцать с лишним лет при возобновлении этой пьесы в новой сценической редакции нашел в себе силы буквально за несколько дней до кончины еще раз проредактировать тексты (3).

Мне кажется, что пока в мире существуют войны, пока вопросы необходимости защиты достояния своей страны не сняты, «Кукольному городу» должна быть обеспечена сценическая жизнь, и боязнь показывать детям различные военные эпизоды, к тому же сделанные с таким тактом и юмором, как это сумел сделать Евгений Львович, не обоснована.

Недаром этот спектакль пользовался у нас особым успехом в дни блокады, вызывая, несмотря на всю свою «кукольность» (воюют игрушки и крысы), большие патриотические чувства.

Я не был близок с Евгением Львовичем в обывательском смысле слова, хотя знал его более тридцати лет.

Наша дружба с ним, а вернее его с Театром, зиждилась на большом уважении к его замечательному дарованию, безупречной честности в искусстве, чудесной способности быть искренним и добрым к людям, подлинным гуманистом наших дней.

22.1.66

В ТЮЗе я познакомился и с Евгением Шварцем — мастером удивительной выдумки и тончайшего юмора. Бывший артист ростовского театра, он тогда начинал свою литературную деятельность.

Память становится у меня все хуже, хотя прежде была как бы специально приспособлена для работы в кино. Запоминать нашему брату актеру приходится помногу и быстро. Иногда прямо на съемке нужно выучить целую страницу, а то и больше нового текста. Но как только режиссер и оператор сказали: «Все! Съемка кадра закончена…» — тут же можно выкидывать из головы все монологи, диалоги, реплики отснятого эпизода. Они теперь запечатлены на пленке, и я могу освободить от них свою память.

За десятки лет работы утвердилось во мне это своеобразие памяти, потому и не могу я припомнить, где и как произошла моя первая встреча со Шварцем, хотя знакомы были долго и, пока я жил в Ленинграде, виделись с удовольствием.

Он, детский писатель, часто бывал у нас в Театре юных зрителей и на спектаклях, и на еженедельных беседах. У нас же была поставлена первая его пьеса — «Ундервуд». И если бы не наш театр, кто знает, как сложилась бы судьба этого чудесного писателя.

Встречались мы с Евгением Львовичем и дома. И даже затеял он с актрисой Уваровой и со мною литературную игру — должны мы были сообща вести что-то вроде дневника или журнала, записывать в него все, что видели, пережили, передумали и что выдумывали. Единственное, но строжайшее требование было — не врать, не сочинять, а писать одну правду.

Затеял это дело Евгений Львович не потому, что хотел вырастить из нас литераторов, а затем, что в нем самом созрело нестерпимое желание писать, он по-всякому пробовал, испытывал себя, и ему нужны были непосредственные ценители его опытов.

Журнал прожил недолго. И хотя хранился он у Уваровой, но писал в нем почти только один Шварц.

Тетрадь эта терялась, но теперь отыскалась, и, стало быть, в нашей литературе прибавилось несколько страничек сочинений этого тонкого, жизнерадостного и нежного писателя.