Я пишу, но не работаю.
Достал черновики работ по теории сюжета. Они лежат на столе. Смотрел Чехова. Но нет сил, и легче сидеть, опираясь руками о колени. Я всё могу, но не хочется. <…>
Итак, вот он, плоский берег старости.
Мир не переделан нами. Голос наш стал слишком громким для горла. Больно говорить.
Целую тебя, мой дорогой. Целую всех наших мёртвых. Будем жить».
Глава двадцать седьмая
ДОПРОС СТУДЕНТА
Совсем не фанатическая ограниченность и равнодушие двигают моё перо.
Юрий Белинков
Литературовед Белинков был очень непростой человек. И ключевое слово в его понимании было — «ненависть».
Не только его книга об Олеше теперь издана, изданы и малоизвестные вещи Белинкова. Фактически основой книги — «Распря с веком (В два голоса)»
— стал диалог Аркадия Белинкова и Натальи Белинковой. Диалог, получившийся сведением эссе литературоведа и статей его жены. Речь в нём идёт не только о литературе, а о соотношении времени и творчества: что рассыпается сразу, что размывается годами, а что остаётся наперекор безжалостному времени. Человек и власть, русский и заграница, Виктор Шкловский и Юрий Олеша — тем в этой книге много.
Но есть в ней и одна примечательная особенность — там помещена проза Белинкова, из-за которой он попал в лагерь: «Черновик чувств», а также «Печальная и трогательная поэма о взаимоотношениях Скорпиона и Жабы, или Роман о государстве и обществе, несущихся к коммунизму».
Сейчас эту прозу читать очень странно: с одной стороны, она совершенно не литературна, с другой стороны, такое впечатление, что у автора напрочь отсутствует чувство самосохранения. Не сбоит, а именно отсутствует.
Голос Белинкова — это голос, не похожий ни на чей другой. Голос одиночки, не вписывающийся ни в какую властную идеологическую концепцию, но также не вписывающийся в стилистику «классического» противостояния власти. Это совершенно не значит, что с Аркадием Белинковым нужно во всём согласиться — вовсе нет. Очень часто он в рассуждении идёт на поводу у какой-нибудь мифологической истории или неточной детали.
Но это не умаляет ценности самой его мысли. Она часто становится поводом для спора с ним, умершим ещё в 1970 году. Когда с мёртвыми писателями спорят — они как бы и не совсем мёртвые.
На исходе войны Белинкова арестовали и обвиняли в том, что он, «будучи враждебно настроен к советскому строю, в кругу знакомых лиц, высказывал свои антисоветские убеждения и клеветнические измышления о советской действительности и руководителях Советского государства, а также создал вокруг себя группу и написал ряд произведений антисоветского содержания».
Но одним из мотивов ареста был как раз Шкловский — лиса, продолжавшая жить в пушных магазинах. Нарком госбезопасности В. Н. Меркулов сообщал А. А. Жданову, что писатель Шкловский среди прочих говорит: «В литературе, особенно в военной журналистике, подбираются кадры людей официально-мыслящих, готовых написать под диктовку. Существует болезнь свежей мысли. Даже Эренбург мне жаловался, что установки становятся всё более казёнными. <…>
Проработки, запугивания, запрещения так приелись, что уже перестали запугивать, и люди по молчаливому уговору решили не обращать внимания, не реагировать и не участвовать в этом спектакле. От ударов всё настолько притупилось, что уже не чувствительны к ударам. И, в конце концов, чего бояться? Хуже того положения, в котором очутилась литература, уже не будет. Так зачем стараться, зачем избивать друг друга — так рассудили беспартийные и не пришли вовсе на Федина. Вместо них собрали служащих Союза <советских писателей> и перед ними разбирали Федина, и разбирали мягко, даже хвалили, а потом пошли и выпили и Федина тоже взяли с собой.
Союз стал мёртвым, всё настолько омертвело, что после Асеева, после Зощенко, после Сельвинского, после Чуковского
[104] — Федин уже не произвёл действия. Довольно! Хватит! Надоело! Можно и не пойти — так почувствовали люди и не пошли. С проработками больше не выйдет. Пусть придумывают другое»
.
Шкловский ходил на свободе, а Белинкова допрашивали в тюрьме — усердно и дотошно.
Протоколы допросов Белинкова сохранились и уже несколько раз опубликованы.
Вот, к примеру, несколько из них:
«12 февраля 1944 г.
Допрос начат в 18 час.
окончен в 21 час. 50 м.
…Вопрос. О своей антисоветской работе и антисоветских замыслах вы дали скудные показания. Предлагаем вам этот пробел восполнить на следующих допросах.
Ответ. Всех студентов-дипломников Литературный институт прикреплял для консультации к писателям. По моей просьбе я был направлен с письмом от дирекции института к Шкловскому. У Шкловского я был на квартире в доме № 17/19 по Лаврушинскому переулку и рассказал ему о своём желании получить от него помощь. Шкловский согласился. Через несколько дней после знакомства я принёс Шкловскому для ознакомления свой роман „Черновик чувств“.
Вопрос. Почему именно у Шкловского вы изъявили желание получать консультации?
Ответ. Потому что Шкловский — мой любимый писатель.
Вопрос. Раньше с ним знакомы были?
Ответ. Нет.
Вопрос. Сколько раз вы были у Шкловского?
Ответ. Много раз.
Вопрос. Зачем к нему заходили?
Ответ. Первое время я получал у Шкловского консультации, а затем заходил к нему в гости.
Вопрос. Какую оценку дал Шкловский вашему роману „Черновик чувств“?
Ответ. Шкловский считал, что роман неудачный, но не говорил мне о том, что в ряде мест романа есть антисоветские утверждения.
Вопрос. Шкловскому высказывали свои антисоветские взгляды?
Ответ. Да, Шкловскому я высказывал свои антисоветские взгляды на литературу и говорил ему о своём отношении к политике советского правительства в области литературы и искусства.
Вопрос. Как реагировал на ваши высказывания Шкловский?
Ответ. Мои взгляды он осуждал.
Вопрос. Так ли это?
Ответ. Безусловно так».
«12 апреля 1944 г.
Начало допроса в 10 час. 30 м.
Допрос окончен в 17 час.
Вопрос. На какой почве произошло ваше сближение с писателем Шкловским В. Б.?
Ответ. В конце мая или в начале июня 1943 года я, как оканчивающий Литературный институт ССП СССР и готовящийся к защите дипломной работы, должен был получать литературную консультацию по своему дипломному роману „Черновик чувств“ у одного из крупных писателей. Выбор в данном случае зависел целиком от меня, и я решил с этой целью обратиться к писателю Шкловскому Виктору Борисовичу. В этом выборе мною руководили два мотива. Первый — это то, что я собирался заниматься не только в области художественной литературы, но и в области теории литературы. И второе то, что мои воззрения в этот период более соответствовали воззрениям на литературу Шкловского, Тынянова и Эйхенбаума, нежели других писателей.