Смотрящая со стороны - читать онлайн книгу. Автор: Анна Иванова cтр.№ 28

– Я понимаю, вашу дочь это уже не вернет, но, возможно, поможет предупредить подобные случаи в будущем.

– Тогда спрашивайте.

Получив согласие, я перевела дух и подошла к окну. Старичок-ясень, последние полгода прикрывавший меня от посторонних глаз кружевом из листьев, окончательно облысел. А ведь еще только конец октября. По-зимнему одетые люди сновали туда-сюда вдоль замощенного брусчаткой тротуара, то и дело заныривая в двери универмага. Мужчина в темно-синем пуховике замер прямо напротив моих окон и, как мне показалось, поднял голову. Поежившись, я отступила обратно в глубь кухни.

– Давайте поговорим о Марине, – постаралась сосредоточиться на разговоре. – Вы можете назвать свою дочь великодушным человеком?

– Она была замечательная. Очень добрая, заботливая.

– Бывало, чтобы она делилась с кем-то своими вещами?

– Вот уж нет! С детства она за свои игрушки горой стояла. Однажды нас с ее мамой даже вызвали в садик, сказали, забирайте свою драчунью. Другая девочка взяла поиграть ее куклу, так Мариночка, пока отнимала, заехала ей этим пупсом в глаз.

Мужчина рассмеялся. Даже негативные воспоминания о времени, когда его дочь была живой, теперь превратились в радостные.

– А перед ее смертью вы не замечали, чтобы она раздаривала подругам одежду, украшения или коллекции?

– В последние два года мы с ней только по телефону общались, да на каникулы она домой приезжала. Много вещей Марина отдала перед отъездом в университет. В общежитие все с собой не возьмешь, да и надо ли? Сочи – это же не наша глухая провинция, там тряпочки с рынка не поносишь. Она собиралась в большом городе новые вещи купить. Жизнь заново начать…

На этот раз до меня донеслись всхлипывания. Не зная, как перейти к делу, я продолжила:

– Бывало, чтобы в телефонных разговорах ваша дочь жаловалась на какую-нибудь боль? Произносила фразы вроде «Я не могу это больше терпеть»?

– Нет! Что за странные вопросы? Она всегда была здоровой, выносливой девочкой.

– И психологически? У нее никогда не было депрессий?

– А у кого их не бывает?

– Я имею в виду не просто плохое настроение, а затяжную хандру. Может быть, вы замечали резкую потерю веса, нежелание следить за собой, необоснованную агрессию?

– Слушайте, к чему вы клоните? Хотите спросить, были у нее раньше попытки самоубийства или нет? Тогда так и спрашивайте! Ваш предшественник обошелся без лишних прелюдий, так что не тяните резину.

– Простите, я не хотела…

– Знаю я, чего вы хотели! Обвинить во всем мою девочку, сказать, что она была психическая, сама на себя руки наложила. Ничего подобного! Не было никаких попыток, ясно вам?! Так и запишите!

В трубке раздались три коротких гудка.

Я еще не успела задать ни одного полезного вопроса, а уже довела отца Марины до нервного припадка. Причину понять несложно: никакому родителю не захочется верить, что его ребенок свел счеты с жизнью. Странно, почему я сразу об этом не подумала. Вряд ли моя тактика вообще с кем-то сработает. Нужно придумать новый план. Рассказывать правду я не имею права, чтобы не вселять в родителей ложную надежду. Но вот разделить их точку зрения, хоть ни на чем конкретном и не основанную, могу. Допустим, я все тот же новый следователь, но теперь звоню, чтобы выяснить детали, которые кажутся мне подозрительными. У меня нет ни малейших зацепок, но это не мешает мне выслушать мнение семей погибших.

Посчитав, что отца Марины пока лучше не беспокоить, я склонилась над стоящим на столе макбуком и набрала номер родителей девушки, погибшей после нее. К телефону подошла мама Юлии Волошиной, блондинки с огромными серо-зелеными глазами. Той самой повешенной, на лице которой остался отпечаток ладони. Судя по тому, что на остальных фотографиях мне не удалось обнаружить подобных следов насилия, с опытом маньяк научился лучше контролировать себя и своих жертв. Почему бы не воспользоваться этой находкой? Представившись, я тут же перешла к делу:

– У меня на руках материалы расследования, в том числе фотографии с места происшествия. Скажите, на теле дочери вы не заметили ничего подозрительного?

– Разве в материалах это не зафиксировано?

– Что именно?

– Господи, неужели этот идиот-следователь даже не потрудился приложить мое заявление?! Извините, что я так говорю о вашем коллеге…

– Ничего страшного, – сказала я, мысленно с ней соглашаясь. – Боюсь, никакого заявления я не вижу.

– А лицо Юли видите?

– Вижу, поэтому вам и звоню.

– Боже мой, я думала, такое только по телевизору бывает…

– О чем вы?

– Ну, знаете, когда старый следователь уходит на пенсию или увольняется, а на его место приходит новый, неравнодушный, и начинает исправлять ошибки.

– Ирина Константиновна, только не думайте, что я тут же открою дело и найду виновного.

– Ах, Людмилочка Александровна, – она назвала меня именем и отчеством Милы, которым я представилась в начале разговора, – вы даже не догадываетесь, как уже продвинули расследование только тем, что употребили это слово!

– Какое слово?

– «Виновный». Старый пень и слушать ничего не хотел. Для него был виноват только один человек – моя Юля.

– Но вы ведь с ним не согласны? – прикусила губу я, поняв, что умудрилась сделать то, чего заранее решила избегать – дала ложную надежду.

– Конечно, нет. Поверьте, дело даже не в том, что я мать. Просто у меня есть глаза, а имея глаза, нельзя не увидеть все эти побои!

– Ирина Константиновна, я правильно понимаю, что следы насилия имелись не только на лице?

– На лице так, цветочки. Вы бы видели ее тело!

Я опустилась на стул.

– Худющая, – продолжала мать погибшей девушки, – как из концлагеря. Кроме синяков, я нашла даже пару ссадин, правда, подзатянувшихся. Сфотографировала, выслала следователю письмом вместе с заявлением. Он сказал, мол, Юля получила травмы задолго до смерти. Никто же и не спорит! Ее до этого в университете не видели десять дней, а нам даже не сообщили. Мы с мужем тогда были на даче, пытались ей дозвониться – не вышло. Думали, что-то не так со связью, а потом…

Женщина замолчала. Несколько минут из трубки не доносилось ни звука. Я уже подумала, что разговор прервался, но тут она сказала:

– Я понимаю, зацепиться вам в нашем деле особенно не за что, но, если вы все-таки за него возьметесь, готова помочь всем, чем только смогу.

После этих слов я вдруг почувствовала, что обман, к которому пришлось прибегнуть в начале разговора, не имеет никакого значения. Эта женщина действительно верит, что я способна выяснить правду о смерти ее дочери. Я обязана оправдать ее доверие.