Танцующая на ветру - читать онлайн книгу. Автор: Наталия Терентьева cтр.№ 51

– Ты что, с ума сошла? – ужаснулась я.

– А никто не узнает! – успокоила меня Лена.

– Да я не про это… Ты хочешь его убить?

– А ты своего папашку не хочешь убить?

– Нет. Я никого не хочу убить.

– Ну и не хоти. А я хочу.

Лену так легко не переубедишь. Я не стала продолжать такой страшный разговор, быстро умылась, привела себя в порядок. Мне показалось, что я похудела за время болезни, как-то подозрительно свободны стали мои черные джинсы.

Пока я одевалась, мне пришла в голову мысль – не знаю откуда. Наверно, из того идеального пространства, где живут мысли – мои, чужие, всех людей. Потому что иногда в голову приходит совершенно не твоя мысль. Я и не думала в эту сторону. И вдруг в голове отчетливо возникла картинка: Люба спит в каком-то углу на вокзале. На каком? На каком-то большом вокзале, где можно затеряться среди приезжих. Это точно не наш вокзал. Это большой вокзал большого города. Какой неподалеку большой город? Москва. И вокзалов там много. Может быть, она прячется на том, куда приехала на электричке, это было бы логично. Или на соседнем.

– Ты куда? – удивилась Лена. – Пойдешь в училище?

– В Москву.

– В Москву?.. Привези мне, знаешь, такую помаду… Там везде продается… В торговых центрах… Я видела рекламу…

Я согласно кивнула, лишь бы не ввязываться в споры с Леной.

– Руся, а вот чё тебя мужики любят? – задумчиво продолжила разговор Лена, как будто не замечая, что я стою уже одетая и собираюсь выходить. – Ты же вредная такая…

– Так они же все вредное любят – пиво, водку, курить любят, обжираться… А насчет молочных желез – ты не переживай, сейчас у многих молодых и не очень молодых ребят молочные железы развиваются. Потому что от них толка никакого, они слабые, инфантильные. А природа мудрее нас. Начинает использовать их запасные ресурсы. Есть же орган такой у них. Так пусть молоко хотя бы дают.

Пока Лена обдумывала мои последние слова, я налила себе теплой воды из чайника, быстро выпила, взяла пакетик с булочками Самвела, который так и пролежал на тумбочке около моей кровати, и побыстрее ушла, плотно закрыв за собой дверь.

– У тебя куртка рваная! – вдогонку крикнула мне Лена.

Я, колеблясь, остановилась. Потрогала рукав, который оторвал мне папа на вокзале. Нитки у меня есть, иголка потерялась. Побегать по комнатам, поспрашивать? Я вдруг почувствовала, что я страшно голодна. И что от слабости у меня немного подкашиваются ноги… Я помедлила в нерешительности. И еще эта куртка… Как же я поеду? Нет, надо быть сильной. Рукав заколю булавкой – у меня всегда пристегнута булавка на джинсах изнутри, меня тетя Диляра в самый первый раз в больнице научила – надо сглаз пристегивать. А голодна – так по дороге съем булочки, которые дал мне Самвел.

Я в коридоре закрепила булавкой рукав и решила, не раздумывая и не отвлекаясь ни на что, сразу поехать в Москву, чтобы постараться вернуться обратно до ночи. Ночевать в Москве на вокзале мне не очень хотелось. Не к папе же мне идти – к нему я пойду в последнюю очередь. Пусть лучше меня заберут на вокзале за бродяжничество. Но я видела в фильме, как можно ночевать на вокзале – надо сделать вид, как будто ты ждешь поезда. А если подойдет полицейский и спросит билет, начинай тыкать в телефон, говоря, что билет электронный и он не открывается сейчас почему-то. Главное, на минуту поверить, что это так и есть. Неправильно себе говорить: веди себя спокойно. Или: показывай то-то, не показывай этого. Нет. Надо поверить в то, что ты врешь, тогда будешь вести себя естественно.

Я помню, как мама пыталась научить меня не врать. Что-то забывается, а это я помню отлично. Как она разными способами убеждала меня – ничего нет хуже вранья. Интересно, верила ли она сама в это? Смогла ли прожить свою короткую жизнь без вранья? Мама не дожила до сорока лет.

У нас в детдоме без вранья прожить было бы невозможно. Тебя бы просто уничтожили. И потом, что такое вранье? Это очень сложный вопрос. Ходят и говорят всю правду только сумасшедшие. Вранье вранью рознь. Есть ложь во спасение, это понятно. И… совершенно непонятно. Потому что это растяжимое понятие. Спасти человека на войне и ради этого солгать… Но ведь люди гибнут не только на войне. И гибнут по-разному. Можно кому-то сказать, что он урод и неудачник, человек спрыгнет с моста. А можно день изо дня капать, капать отвратительную правду и человек будет сохнуть, гибнуть… Вот как крысиный яд, о котором рассказала Лена.

И что такое правда? Мне не понравились чьи-то стихи, и я сказала об этом человеку. Он поверил, что пишет плохие стихи, и перестал их писать. А если это я ничего не понимаю? Или вот я возьму и честно скажу Паше, чтобы он не ходил больше за мной, потому что я никогда его не полюблю. А вдруг через два года я посмотрю на Пашу другими глазами? Или он сделает что-то такое, что у меня в душе все переменится? Я вспомнила, как Паша объелся булками всухомятку и икал. Нет, пожалуй, Пашу я ни при каких условиях не полюблю…

Я шла к вокзалу и колебалась – может быть, мне позвонить Тетёрке и сказать, что я болею? Потом будут неприятности в училище. Это к вопросу о правде. Правда сейчас в чем? Я ведь на самом деле болею, только что пришла в себя. Но я при этом еду в Москву. Какую часть правды говорить Тетёрке? Ту, которая сформирует в ее голове правильное мнение. Как интересно… Как сегодня называется профессия человека, формирующего у тебя в голове мнение? Тележурналист? А раньше как называлась, когда телевизора не было?

Билет стоил дороже, чем я ожидала, я даже подумала, не попробовать ли мне поехать на попутке… Сейчас люди предлагают доехать за небольшую плату, если едут в ту же сторону. Я быстро набрала в телефоне нужную услугу, посмотрела, кто сейчас едет в Москву. Роман, Дмитрий, Вова, Анатолий Иванович… Я выбрала Анатолия Ивановича. К тому же плата, которую он указал, была чисто символическая.

Через пятнадцать минут я уже мчалась по трассе на сером внедорожнике в сторону столицы. Анатолий Иванович, веселый мужчина лет сорока трех, предложил мне сесть на переднее сиденье. Машину он вел так, что я первые двадцать минут сидела, замерев, и едва могла ему отвечать на вопросы.

– Боишься? – Он поглядывал на меня с улыбкой и все прибавлял и прибавлял газу.

– А так? А если мы его сделаем? А если мы этих двоих сделаем? А если мы еще фуру сделаем?

Я-то выбрала водителя с отчеством, думала, что человек, который так представляется, посолиднее и понадежнее.

– Куда, говоришь, тебе?

– На вокзал…

– Сделаем… А что там у тебя на вокзале?

– Я… – Я поколебалась, говорить ли ему правду. – Я сестру ищу.

– На вокзале? Сбежала, что ли?

– Вроде того, – уклончиво ответила я. Как-то мне все меньше нравился этот весельчак.

– А я вот в больницу к жене еду, – сообщил он мне таким тоном, как будто ехал на веселое мероприятие.

– Болеет? – вежливо спросила я.