Щит и меч - читать онлайн книгу. Автор: Вадим Кожевников cтр.№ 200

Возможно, такое невнимание граничило с презрением к его особе. Но на это Вайсу было, в сущности, начхать. Он достиг того, чего хотел. Победил в этом крохотном турнире на выдержку, волю и самообладание.

Иоахим фон Зальц, угарно чадя сигарой, продолжил прерванный появлением Вайса разговор. Вылетая из его рта, сухие слова, казалось, потрескивали.

— Да, мы, немцы, — романтики-идеалисты. И, как никакая другая нация, мы одарены фанатической способностью быть преданными идеалу, заложенному в наши сердца и умы еще предками. Вначале Европа, а потом и весь мир — вот он, наш идеал. Мы должны обладать миром во имя национального самосознания. Наша историческая миссия — властвовать над народами. Насилие — это и выражение свободы нашего духа и метод достижения цели, — вещал своим скрипучим голосом Зальц. — Извечный страх перед насилием над личностью, над целыми народами мы превратили в универсальное орудие. Доблестная готовность немецкого солдата идти на смерть складывается из двух моментов. Его сознание абсолютно подчинено мысли, что уклонение от этой готовности грозит ему смертью. И страх перед наказанием освобождает его от психической боязни смерти. Так страх перед насилием порождает способность к насилию. Как бы противна ни была нашей природе жестокость, она диктуется гуманной необходимостью: страх перед жестокостью уменьшит количество людей, которые могут стать жертвой жестокого возмездия… Любые проявления снисходительности, — продолжал он, почти скрывшись за облаками сигарного дыма, — к приговоренным военным преступникам свидетельствовали бы о нашей неспособности решительно аннулировать все то, что чуждо нашему духу, заражено социальной инфекцией марксизма. Чтобы закончить наш разговор, скажу вам, любезный господин Шварцкопф, что я решительно не согласен с вами…

Но тут Вайс прервал его. Вытер губы салфеткой, аккуратно сложил ее и спросил, не поднимая глаз:

— Простите, господин полковник, насколько я понял, из ваших суждений следует, что самый храбрый немецкий солдат одновременно и самый большой трус? И мы должны быть жестокими из страха, чтобы нас самих не повесили за недостаточную жестокость? — Не дожидаясь ответа, Вайс развалился в кресле и, ковыряя в зубах спичкой, обратился к Генриху: — Следуя программе господина Иоахима фон Зальца, ты должен прийти к выводу: необходимо принять участие в казни военнослужащих. Ведь таким способом ты подтвердишь правильность его умозаключений — бесстрашно разделаешься с приговоренными только из боязни быть обвиненным в слабодушии? — Твердо взглянув в белесые глаза полковника, Вайс сказал: — Так получается, если следовать вашей логике. — Ухмыльнулся: — Во всяком случае, меня такая логика не воодушевила бы, хотя она и выражена столь торжественными словами, что они могли бы стать гимном трусости.

— Господин обер-лейтенант, вы забываетесь! — тонким голосом почти завизжал фон Зальц.

Вайс вскочил.

— Господин полковник, по роду моей службы я обязан не забывать ни о чем, что наносит оскорбление доблестному вермахту. А вы сейчас обвинили его в трусости.

Побледнев, фон Зальц обратился к Генриху:

— Герр Шварцкопф, он извращает смысл моих слов! Не откажитесь сейчас же подтвердить это.

— Оставь, Иоганн, — сказал Генрих. — Ты же отлично понимаешь, что полковник излагал нацистские идеи, правда, в несколько обнаженном виде.

— Я считаю, — Вайс непримиримо стоял на своем, — что герр полковник позволил себе лишнее.

Вмешалась Ангелика:

— Послушайте, Иоганн, не надо быть таким подозрительным. — Протянула руку: — Ведь мы с вами старые друзья?

— Ради вас, фрейлейн, — галантно сказал Вайс, — я готов признать, что погорячился.

— Вот видите, какой вы милый! — Ангелика вопросительно взглянула на полковника, напомнила: — Вы, кажется, хотели отдохнуть?

Когда дверь за Ангеликой и фон Зальцем закрылась, Генрих спросил живо:

— Ты нарочно все это выкинул?

— Возможно, — неопределенно ответил Вайс и спросил в свою очередь: — Тебя действительно затошнило от его откровений, или это мне только показалось?

— Нет, не показалось. Он спорил со мной. Я сказал, что решительно отказываюсь присутствовать при казни.

— Что же ты встретил меня так неприветливо? Ты должен благодарить меня за дружескую услугу: ведь я помог им убраться отсюда.

Генрих сказал задумчиво:

— Но не он один так мыслит.

После паузы Вайс сказал:

— Как ты думаешь, если для исполнения приговора вызвать палачей-добровольцев из лагеря военнопленных, любой русский охотно согласился бы?

— Безусловно.

— А если найдутся такие, которые откажутся?

— Почему? Казнить немца — это было бы для них чрезвычайно приятно.

— А вдруг, вместо того чтобы казнить приговоренных немцев, они попытались бы их спасти?

— Это невероятно!

— Но ведь отказались же четверо немцев участвовать в казни русских военнопленных!

— Мне бы очень хотелось знать, что ими руководило.

— А если бы ты узнал?

— Ну что ж… — печально произнес Генрих. — Очевидно, их слова в чем-то убедили бы и меня.

— И тогда?

— Тогда я, возможно, поверил бы, что в Германии есть и другие немцы.

— И ты бы то же стал другим немцем?

— Которого ты, как офицер абвера, счел бы своим долгом присоединить к этим четырем…

— В этом случае я забыл бы о том, что принадлежу к службе абвера, — парировал Вайс.

— Ради приятеля ты готов совершить преступление перед рейхом?

— А почему бы нет? — задорно сказал Вайс. — В конце концов, истинная дружба в том и заключается, чтобы не щадить своей шкуры ради друга.

— Даже если он изменник?

— Кому? Ведь он же присоединился к немцам.

— Но эти немцы нарушили свой воинский долг.

— Долг быть палачами?

— Нарушение воинской дисциплины способствует победе русских.

— А если бы русские спасли этих четырех немцев от казни, они что, помогли бы победе Германии над Советским Союзом? — спросил Вайс.

— Чтобы русские спасли их?! Это было бы столь фантастично, что после такого сообщения надо застрелиться или…

— Что «или»?

— Да ну тебя! Говоришь какие-то нелепости…

— Я повторяю, — пристально глядя в глаза Генриху, сказал Вайс. — Если это произойдет, и русские спасут приговоренных к казни немцев, и тебе представится возможность увидеться с ними и выслушать их, — что тогда?

— Это невероятно!

— Я прошу тебя, скажи, как бы ты поступил?

— Я бы встретился с ними…

— Ты даешь слово?

— Ты так настаиваешь, что я начинаю думать, уж не поручили ли тебе проверить меня.