Люблю твои воспоминания - читать онлайн книгу. Автор: Сесилия Ахерн cтр.№ 61

Спасибо.

Джастин спешит по залам Национальной галереи то трусцой, то шагом, раздираемый волнением и чувством долга: чувство долга напоминает о правиле «бегать по залам запрещено», волнение гонит вперед. В душе Джастина ведут борьбу разные стороны его натуры — паинька и сорвиголова.

Наконец он настигает Роберту, идущую на цыпочках в библиотеку галереи. В библиотеке она работает вот уже пятый год.

— Роберта! — Сорвиголова спущен с привязи, Джастин нарушает правило «не кричать в залах», и его голос, достаточно громкий, чтобы от него завяли подсолнухи Ван Гога и треснуло зеркало на портрете четы Арнольфини, отдается эхом и отражается от стен и высоких потолков.

Услышав этот неприличный крик, Роберта замерла и медленно обернулась. Ее глаза широко распахнуты и полны ужаса, как у оленя, высвеченного фарами на дороге. Она краснеет будто маков цвет, поскольку полдюжины посетителей поворачиваются и смотрят на нее. Джастин немедленно начинает сожалеть о том, что нарушил кодекс ее правил, привлек к ней внимание, повел себя как отвратительный тюремщик на сторожевой башне, который направил на нее прожектор как раз в тот момент, когда она перелезала через забор. Он старается умерить свой шаг и пробует плавно скользить по полу, раскаиваясь в содеянном. Роберта прильнула к стене, подобно изящному вьющемуся растению, цепляющемуся за каменную кладку ограды, предпочитающему тень и не замечающему собственной красоты. Интересно, раздумывает Джастин, это работа в библиотеке так повлияла на ее поведение или же место библиотекаря в Национальной галерее казалось ей привлекательным в силу ее привычек?

— Да, — испуганно шепчет Роберта, широко раскрыв глаза.

— Простите, что окликнул вас так громко, — говорит он почти шепотом.

Ее лицо смягчается, а плечи немного расслабляются.

— Где вы взяли эту корзинку? — спрашивает Джастин.

— В приемной. Я возвращалась с перерыва, и Чарли попросил меня передать ее вам. Что-то не так?

— Чарли! Это тот парень, что стоит у входа в крыло сэра Пола Гетти?

Она кивает.

— Спасибо, Роберта! — Джастин машет ей и бросается к крылу Гетти, его сорвиголова и паинька снова столкнулись в высшей степени сбивчивой комбинации из бега и шага, корзинка покачивается в его руке.

— Закончила на сегодня, Красная Шапочка? — слышит он хриплый смешок.

Джастин, бегущий вприпрыжку с корзиной в руке, резко останавливается и, повернувшись, оказывается лицом к лицу с охранником Чарли, высоким, крупным парнем в форменном берете.

— Господи, Бабушка, какая у тебя некрасивая шляпка!

Чарли делает страшные глаза и скрючивает пальцы как когти.

— Чарли, я хотел спросить, кто дал тебе эту корзинку.

— Посыльный из… — Чарли подходит к своему столику, перебирает какие-то бумаги и достает карточку с зажимом. — Из торгового центра «Хэрродс». По имени Чжан Вэй, — читает он. — А что? Маффины не понравились?

Джастин прищуривается:

— А откуда ты узнал, что там кексы? Чарли отводит глаза:

— Я же должен был проверить, мистер Хичкок, правда? Это Национальная галерея. Я не имею права принять посылку, не зная, что в ней.

Джастин внимательно смотрит на заливающееся краской лицо Чарли, замечает крошки, застрявшие в уголках рта и просыпавшиеся на грудь. Сняв клетчатую салфетку, он считает кексы. Их одиннадцать.

— Ты не думаешь, что посылать человеку одиннадцать кексов — это как-то странно?

— Не знаю, мистер Хичкок. — Глаза бегают, плечи беспокойно подергиваются. — Никогда в жизни не посылал никому кексы.

— Разве не логичнее послать дюжину маффинов? Чарли пожимает плечами и начинает пристально изучать всех входящих в галерею — гораздо внимательнее, чем обычно. Джастину ничего не остается, как уйти восвояси.

На Трафальгарской площади Джастин выхватывает из кармана мобильник.

— Алло?

— Бэа, это папа.

— Я с тобой не разговариваю.

— Почему?

— Питер рассказал мне, что ты наговорил ему вчера на балете! — Бэа по-настоящему гневается. — Ты весь вечер допрашивал его относительно его намерений.

— Я твой отец, я должен был так поступить.

— Ты поступил как какой-нибудь гестаповец! Клянусь, я не буду с тобой разговаривать, пока ты перед ним не извинишься.

— Извинюсь? — Джастин смеется. — За что? Я просто задал ему несколько вопросов. Бэа, он недостаточно хорош для тебя.

— Нет, он недостаточно хорош для тебя. Что ж, мне все равно, что ты о нем думаешь, это моя жизнь!

— Он зарабатывает на жизнь, собирая клубнику.

— Он консультант по компьютерным технологиям!

— Тогда кто собирает клубнику? — Кто-то точно собирает клубнику. — Что ж, дорогая, ты знаешь, как я отношусь к консультантам. Чем консультировать других, как сделать то-то и то-то, взяли бы да и сделали это сами.

— А ты? Ты лектор, куратор, обозреватель и консультант по искусству. Почему бы тебе не спроектировать здание или не нарисовать чертову картину самому! — кричит она. — А то только хвастаешься, как много ты об этом знаешь!

Хм. В этом есть доля истины.

— Дорогая, давай не будем сейчас ссориться.

— Я и не собираюсь. Но ты извинишься перед Питером, или я не буду отвечать на твои звонки! Жалуйся на свои маленькие трагедии кому-нибудь другому!

— Стой-стой! Только один вопрос.

— Папа, я…

— Ты-послала-мне-корзинку-с-дюжиной-маффинов? — выпаливает он.

— Что?! Нет!

— Нет?

— Никаких маффинов! Никаких разговоров, никакого ничего…

— Ну-ну, дорогая, нет необходимости в двойном отрицании.

— Я не буду больше с тобой общаться, пока ты не извинишься, — заканчивает она.

— Хорошо, — вздыхает Джастин. — Прости.

— Не передо мной. Перед Питером.

— Ты хочешь сказать, что завтра по пути ко мне не станешь забирать мою одежду из химчистки? Ты знаешь, где это, рядом со станцией метро…

В трубке раздается щелчок. Он в замешательстве смотрит на телефон. Моя родная дочь повесила трубку, не дослушав меня? Я знал, что от этого Питера одни неприятности.

Он набирает еще один номер. Откашливается.

— Алло.

— Дженнифер, это Джастин.

— Привет, Джастин. — Ее голос холоден. Раньше он был теплым. Как мед. Нет, как горячая карамель. Когда Дженнифер слышала его имя, голос перепрыгивал на октаву выше, как в фортепьянных пьесах, которые она играла в зимнем саду, — он просыпался под них по воскресеньям.