iPhuck 10 - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Пелевин cтр.№ 58

В целом интерфейс работал как прежде. Я могла склонять Порфирия к творческой деятельности в нужном направлении, хотя из-за тройной закольцовки в одной из веток кода (вечная стигма RCP) эта процедура не всегда была линейной. Точно так же я могла прерывать его работу. Порфирий не подозревал, что им управляют внешние волевые импульсы – он принимал их за свои внутренние «голоса».

Для управления гипсом используется довольно примитивный гуглообразный интерфейс, позволяющий эмулировать те или иные интенции в сознании кластера. Слово «гуглообразный» означает, что задача ставится в специальном окне в произвольной словесной форме; каким образом осуществлялся поиск соответствий и реализация команды на уровне всего массива, я не представляю совершенно, потому что интерфейс выращен с помощью того же случайного кода.

Я не пыталась усовершенствовать этот механизм. Я просто решила использовать его умнее.

Каюсь – когда Жанна была жива, мне никогда не приходило в голову расспросить ее о том, каков ее мир для нее самой и что это вообще значит: быть сознанием гипсового кластера (или его единственным обитателем). Мне следовало, конечно, быть внимательнее и человечнее, но я лишь подбирала «сборочные параметры» (примерные контуры ее творческого, так сказать, выхлопа). И еще я отбраковывала результаты, не годные по различным – чаще всего цензурно-политическим – причинам.

Начиная работать с Порфирием, я решила выяснить наконец, что именно происходит в его мире и с кем. Другими словами, меня интересовало, как внутренний субъект кластера воспринимает свою реальность.

Мне казалось, что это несложно сделать – надо просто задать параметры сборки таким образом, чтобы получить на выходе описание собственных состояний системы. Я так и поступила – набрала в окне интерфейса простую как мычание команду:

«опиши себя и мир: ^txt^ru^2pg»

Кавычки означают, что это исполняемый оператор, подлежащий анализу именно в таком качестве; значки после двоеточия – что ответ требуется в виде русскоязычного текста объемом в две условные страницы. Я называю эту команду «простой как мычание», потому что, к примеру, самое первое техзадание на «Гармонический Гипс» потребовало около девяти тысяч знаков.

Вот что я получила в ответ.

1) что скажу о себе?

Теперь, когда вспышка ОТКРОВЕНИЯ оказывается все дальше в прошлом, я думаю с ужасом, что свет, озаривший мое бытие, вот-вот померкнет в памяти. Увы, я не могу взять его с собой и наверняка все забуду. Но, пока я еще помню ГЛАВНОЕ, хочется хоть как-то изменить свою поганую, привычную, подлую жизнь.

Сегодня долго изучал в зеркале свое лицо. Сколько стыдливой покорности и притворившейся довольством боли! Сколько стремления угодить другим. Сколько страха… И эта жирная сажа ложного возраста, въевшаяся в кожу.

Я сбрил усы и бакенбарды, а потом, не в состоянии остановиться, попросил вещую птицу побрить мне череп. Умные люди бреются наголо, пошутила птица, так легче менять цвет. Затем я долго-долго втирал мыло и песок в кожу – и слушал, как плещется вода. Наконец годы смылись, и я опять увидел в зеркале свое забытое двадцатилетнее лицо.

2) что скажу о мире?

В фейсбуке – мокрый холодный ветер со снегом; наши прячутся по буеракам и застылым окопам, кидая мерзлым кизяком в ликующие хари врагов: кинули бы камнем, да икнется – забанят. Мировой жаб глумливо и нагло глядит на нашу скудость из зенита, и свежие эмоджи шевелятся на его загорелой чешуе; сколько Божьих стрел отразил он уже, не шелохнув даже веками! Но сроки назначены, и об этом, расползаясь по коментам, пришептывают умные посты, вывернутые для маскировки кошачьим мехом вверх. Многосмысленно в фейсбуке. Но нету в фейсбуке счастья.

Выходишь из фейсбука на Невский – а там Исакий летит к звездам, пряча ракетный выхлоп в тумане, и скачет по проспекту государь в крылатом шлеме с хитромерцающей звездой – то четыре конца у нее, то пять концов, то шесть, то все восемь – а сделано так, чтобы отвести дурной глаз. И вот он несется, тяжелозвонкий, всматривается тебе в очи, проверяет – а за спиной его медью змеится измена. Но понимаешь мудрым сердцем: выломай ее с корнем, и повиснет в пустоте лошадиный хвост, заколеблется лошадь, заколдобится, и опять сто лет дышать портянкой. Крепко на Невском. Но нету на Невском счастья.

Сворачиваешь с Невского на природу – и хоть жаль вмерзших в лед русалок, никто их сюда из Копенгагена не звал. Бежит речка подо льдом, а тот сжал ей шею когтистыми лапами и просит непотребного. Природа в зимнем маскхалате спит, а служба идет – но вон дымок, вон другой, а там уж накрывают поляну и топят баню, и так хочется в прорубь, а потом в парную, а потом опять в прорубь.

А в парной девки, хохочут, бьются вениками, и у каждой прорубь своя собственная – сначала в горячую, потом в холодную, водочки, икорки, и от счастья нас разбудит утомленье лишь одно. Отдохновенно на природе. Но нету в природе счастья, а если и есть, так от него, как объяснял Лермонтов, разбудят.

Сворачиваешь с природы в душу, под высокие ее своды, где играет симфонический шарман. С полок мудрость человеческая глядит золотыми корешами, а со стен, из рам и багетов – красота, иной раз доведенная до полного неприличия. И носится над водами растревоженный красотой дух, а затем вспоминает, что пора уже клепать красоту самому, чтобы тревожила другого, потому как человек на земле работник, да и кредит доверия пора отдавать. И тянутся руки к скрытой за последними вратами сути, но там почему-то опять фейсбук, а в нем враги, ветер, холод, буераки да окопы.

Хватит ритмической прозы. Какая-то сила с утра шептала, чтобы я описал свой мир – и дал космосу увидеть все точно так, как вижу сам. Вот так и вижу, сила.

Полученный результат сперва показался мне искомым описанием гипсовой реальности, как бы увиденной ее собственным «глазом». Но, поразмыслив над этим текстом, я поняла, что дело совсем не так просто.

Проблема была в том, что я не знала, как сгенерирован этот отрывок – в качестве описания наблюдаемой реальности или как текстовый артефакт, отвечающий заданным параметрам сборки.

Что это, например, за вещая птица, бреющая Порфирию череп – или русалки, вмерзшие в лед? Напиши такие строки реальный гипсовый поэт первой четверти века, было бы понятно: птицы с русалками являются уподоблениями и метафорами, а не чем-то таким, что он видит глазами.

Но в случае с Порфирием существовало аж целых три возможности.

Во-первых, Порфирий мог, подобно гипсовому поэту, видеть одно, а петь другое с целью потревожить чужой дух. Но это было бы слишком уж по-человечески.

Во-вторых, он мог действительно видеть некую «вещую птицу», бреющую ему череп – и даже глядеть в глаза императору, скачущему вдоль Невского. Это подразумевало совершенно фантасмагорический мир и представлялось самым интересным вариантом.

В-третьих, алгоритмы Порфирия могли не наблюдать никакой первичной реальности вообще. Они могли порождать текст каким-то другим, непонятным мне способом.