Вопрошающим взглядом Псалтырёв обвёл присутствующих, но в ответ на него уставились недоумевающие лица. И мнение всех выразил один новобранец огромного роста и могучего телосложения. Почесав стриженый затылок, верзила мрачно пробасил:
— Вот чёрт! Какой дотошный!»
Образ Захара Псалтырёва, с которым читатель знакомится в самом начале книги, получился у Новикова-Прибоя чрезвычайно притягательным и правдивым. Читаешь и понимаешь: а что… всегда на Руси были и есть такие колоритные личности, наделённые Богом и открытой душой, и хватким умом, и крепким характером (таких с пути не собьёшь!), и чувством юмора (на всякий жизненный случай припасена у них шутка). И снова вспоминаются и сказочные герои, и герои Лескова… Автор хоть и с явной иронией относится к своему Псалтырёву, но явно симпатизирует ему. А читатель просто не может не полюбить Захара, настолько он обаятелен и простодушен.
«Помню, в экипаж он явился в домотканом коротком зипунишке, в облезлой заячьей шапке, в лаптях, с небольшим сундуком за спиной. Засунув сундук под койку, снял с кудрявой тёмно-русой головы шапку и распахнул зипун…
Лицо Псалтырёва, обескровленное деревенской нуждой, на момент приняло выражение беспредельной тоски. Но сейчас же он расправил, словно от усталости, широкие, крутые плечи и, тряхнув кудрявой головою, промолвил:
— Ну, ладно! Начало сделано. Остаётся немного — только семь лет прослужить.
Кто-то из новобранцев посмеялся над ним:
— Что ж это ты явился во флот в таком наряде?
Псалтырёв, не смущаясь, ответил:
— А для чего мне другой наряд? Казённое добро получу, — защеголяем».
Нелегко давалась служба многим новоиспечённым матросам:
«Время шло, но мы, несмотря на молодость, чувствовали себя подавленными… Нас пугали стены казармы… Казалось, что мы перестали принадлежать самим себе, перестали быть людьми… Многие из нас старались заглянуть вперёд — что же будет дальше? И служба нам рисовалась нудной, как осенняя слякоть, и невероятно длинной, как этапная дорога через Сибирь».
А вот Псалтырёв не унывал:
«Его серые глаза, роговицы которых были усыпаны маленькими, как маковые зёрна, сияющими точками, смотрели на всё с жадностью, — так хотелось ему скорее разобраться в новой жизни. Каждое движение его было неторопливо и рассчитано. А месяца через полтора он стал выявляться перед нами как исключительно даровитый человек. В самых простых вещах он видел намёки на что-то интересное, что другим было невдомёк».
У Псалтырёва великолепная память, он прекрасный рассказчик:
«— Откуда, Захар, ты знаешь так много сказок?
Он охотно объяснил:
— От бабушки. Она — первая сказочница на селе. И плакальщицы такой нигде не найти. Её на свадьбы часто приглашают — поплакать по невесте. Вот уже начнёт причитать, кажется, камни прослезятся».
Итак, рассказчик, познакомив читателя с Захаром Псалтырёвым, человеком, безусловно, незаурядным, начинает повествование о том, как складывается служба его героя. Захар попадает в вестовые к разным офицерам: на этом пути его ждёт множество перипетий, о которых он, изредка встречаясь с рассказчиком, говорит с присущим ему неподражаемым юмором. Захар понимает, что служба вестового — не его удел, он мечтает о настоящей морской службе. Случай помогает ему. Есть у него и любовь — Валя, девушка бедная, но образованная, и Псалтырёв изо всех сил старается постичь и грамматику, и арифметику, чтобы не быть на её фоне неучем.
«Шли годы и революции», — пишет автор. И Захар Псалтырёв надолго исчезает из жизни рассказчика.
И вот уже автор, известный писатель, встречается на линкоре «Красный партизан» с его командиром — капитаном 1-го ранга Куликовым, в котором он не смог узнать своего давнего сослуживца Захара Псалтырёва.
Образ Куликова, хотя и не полностью раскрыт (Новиков-Прибой не успел дописать роман), сразу выявляется как образ более чем положительный. Перед нами — интеллигентный, умный, справедливый, требовательный командир — именно такой, каким должен быть офицер нового флота.
«Капитан 1-го ранга» остался неоконченным. О том, как писатель планировал продолжить вторую часть и завершить произведение, рассказывает А. Перегудов в своей «Повести о писателе и друге». Алексей Силыч, который всегда делился с ним своими творческими планами, говорил: «В „Капитане 1-го ранга“ не нужно говорить о военных действиях, о подвигах моряков, — это увело бы меня далеко в сторону, нарушило бы композицию романа. Об этом нужно писать в новом, самостоятельном произведении. Сейчас передо мной стоит такая задача: не говоря о военных действиях на море, показать твёрдую уверенность советских моряков в победе. Как это сделать? Я много думал об этом, и пока лучшим мне кажется такой вариант конца романа. Война началась, война идёт. На линкоре, которым командует капитан 1-го ранга, всё в боевой готовности. И вот капитан получает какое-то боевое задание. Линкор снимается с якоря. По тому, как ведут себя в это время моряки, по их непоколебимой уверенности в том, что задание они выполнят, читатель поймёт: враг будет побеждён…»
А для читателей роман завершается словами, которые Алексей Силыч выпестовал всей своей жизнью:
«Вокруг расстилалось море, играющее золотыми всплесками под лучами солнца, море, которое так же близко мне, как и земля родины, которое всегда волнует меня и пробуждает во мне самые лучшие чувства, — море, которое я никогда не перестану любить…»
Ещё в 1929 году критик Г. Якубовский назвал Новикова-Прибоя «Айвазовским в литературе», а Кубиков, подтверждая этот статус Алексея Силыча, писал: «…через все невзгоды и испытания он пронёс свою заражающую читателя влюблённость в морской пейзаж». Новиков-Прибой, даже по мнению самых суровых критиков, романтик, «для которого связанность с морской стихией является источником душевного подъёма и отрешения от грубой житейской пошлости» (И. Кубиков).
Этим душевным подъёмом моряка-романтика, который Алексей Силыч Новиков-Прибой пронёс через всю свою творческую жизнь, наполнена и вторая главная (после «Цусимы»), как он сам считал, книга — «Капитан 1-го ранга».
В 1937 году старший сын Новикова-Прибоя Анатолий был призван на военную службу. Разумеется, по своему собственному желанию и по желанию отца, он попал на флот. Алексей Силыч с радостью делился со всеми этой новостью: «Вот и осуществилась моя мечта давнишняя… Теперь бы дожить до внука и его подготовить в матросы».
В самое сложное и страшное время, когда шли бесконечные, публичные и тайные, судебные процессы над многочисленными «врагами народа» и когда многие из окружения Новикова-Прибоя попали в их число, сгущаются тучи и над Алексеем Силычем. В газете «Красный флот» от 22 декабря 1938 года появляется огромно-разгромная статья И. Амурского «„Цусиму“ надо переделать».
Признавая, что Новиков-Прибой «проделал большую работу», что после Станюковича «ещё никто так полно и ярко не изображал в художественных произведениях образы русских военных моряков, как это сделал советский морской писатель Алексей Силыч Новиков-Прибой», Амурский высказывает ряд претензий к автору, реакция на которые могла последовать незамедлительная и определённая.