Раневская в домашних тапочках. Самый близкий человек вспоминает - читать онлайн книгу. Автор: Изабелла Аллен-Фельдман cтр.№ 40

Мне хочется задать еще два вопроса. Хочется узнать, откуда стало известно о доносе (ведь это же секрет) и как после такого между двумя людьми могут сохраняться какие-то отношения, они же ведь сохраняются, насколько я понимаю. Но я колеблюсь, а тем временем звонит телефон. Ну и пусть. Не самая приятная тема для обсуждения.

19.03.1962

Возле подъезда со мной заговорила новая соседка. Ей около пятидесяти лет, на каждом пальце по кольцу, на некоторых – по два. Чересчур яркая помада, неприятный, с подвизгом, голос.

– Это вы сестра актрисы Раневской? Похожи, похожи! Я как вас увидела, так сразу же поняла, что это вы. Вы простите, что я к вам так запросто, но мы же соседи, а соседям лишние церемонии ни к чему…

Сестра бы ей ответила своим излюбленным: «церемонии, милочка, никогда не бывают лишними», но у меня не хватило духу, поэтому я стояла и слушала.

– Ваша сестра – прекрасная актриса! Замечательная! Бесподобная! Удивляюсь, как она, с ее дарованием, могла сняться в «Подкидыше»! Это же все равно что разменять свой талант на медные копейки, на гроши! «Муля, не нервируй меня!» – это же вульгарщина…

Il est aise de reprendre et diffcile de faire mieux ^[103]. Минут через десять я пробормотала «Прошу прощения» и вошла в подъезд. Боюсь представить, что будет, если эта дама скажет нечто подобное сестре. Светлана сказала мне, что новые соседи – какие-то дипломатические чиновники, он attaché ^[104], а она переводчица. На переводчицу новая соседка совершенно не похожа. Вот Рита Яковлевна, переводчица, с которой я познакомилась у Норочки, похожа – она интеллигентна du bout des doigts ^[105]. Переводчикам приходится много читать, если не по работе, то, во всяком случае, во время изучения языков и овладения искусством перевода, а начитанный человек не может быть столь вульгарным. И она еще осмеливается называть «вульгарщиной» одну из лучших ролей сестры! Она не на переводчицу похожа, а на Енту из Хелма! ^[106]

20.03.1962

Пурим. Грустный Пурим. Меланхолия, тоска по детству, тоска по родителям. Пурим вдовы и старой девы. Надо взять за правило непременно приглашать гостей в праздники. Праздник вдвоем – это так тоскливо! Остается одно – напиться, исполняя заповедь ^[107].

25.03.1962

Моя сестра – кремень! Моя сестра – великая молчальница! Столько времени вынашивать мысль, думать, сомневаться и не поделиться ни с кем! Ни со мной, ни с Ниной! Даже намеком!

– Надо уходить! – сказала она, имея в виду свой уход из театра. – Ирина зовет меня к Завадскому. Завадский не самый любимый мой режиссер, но я его очень давно знаю. При всех своих недостатках, он человек безусловно талантливый, хотя я иногда и отказываю ему в этом. Но ты же знаешь, что я люблю… преувеличить. С Завадским мы сработаемся, это уже проверено на опыте. И театр Моссовета мне как родной. Вдобавок там Ирина. Знаешь, что бы там я иногда ни говорила, она мне как дочь. Я ее и люблю, и уважаю…

В спокойном настроении моя сестра – настоящая. Мудрая, добрая, справедливая. Такую ее люблю безмерно, и за то, что она бывает такой, за то, что она на самом деле такая, могу все ей простить.

– Так за чем же дело стало? Уходи к Завадскому, – говорю я.

– Есть одно препятствие, – сестра делает паузу, раздумывая, говорить или нет, и все же решается. – Меня тянет в другой театр. В театр Сатиры. Мне кажется, что именно там мое настоящее место…

Про театр Сатиры я слышала, но не одного спектакля там не смотрела. Оказывается, что у сестры там есть приятельница, Татьяна, та самая, что когда-то рассказывала мне про попугая. Татьяна тоже считает, что сестра придется в ее театре «ко двору», и обсуждала это с главным режиссером. Тот обещал подумать, и вот уже почти год думает, не говоря ни «да», ни «нет». Подобное «подвешенное», как выразилась сестра, состояние изрядно ее нервирует. Она тянет с уходом из своего теперешнего театра, несмотря на то, что там ей все «обрыдло до печенок с потрохами». Я понимаю – вдруг сразу же после перехода в театр Моссовета ее пригласят в театр Сатиры? Сестра тогда попадет в крайне двусмысленное положение, окажется между Сциллой и Харибдой. Отказываться будет неудобно – сама же изъявила желание. Принимать приглашение, значит обидеть Ирину и Завадского, получится, что переход к ним в театр был всего лишь un acte de grand désespoir ^[108]. Они могут почувствовать себя оскорбленными даже в том случае, если узнают, что сестра вела переговоры о переходе в другой театр. О, эта театральная дипломатия столь же сложна, что и дипломатия настоящая! И последствия могут быть самыми что ни на есть фатальными. Обиды здесь не забываются.

– А нельзя ли напомнить о себе? Поторопить с принятием решения? – я сама понимаю, что, наверное, так делать не стоит, но все же спрашиваю.

– Мне не к лицу так суетиться, – отвечает сестра. – Не девочка. Да и у режиссеров не стоит создавать впечатления, что на их театре белый свет клином сошелся. Скорее всего, он сам еще до конца не определился. Не исключаю, впрочем, что он не хочет обижать нас с Танюшей отказом, вот и тянет резину. Подожду еще месяц-другой, и если уж ничего не получится с Сатирой, то уйду в Моссовет.

Надо бы мне побывать в театре Сатиры и, желательно, без сестры, поскольку ее приход может быть истолкован как попытка напомнить о себе (maladroit) ^[109]. Лучше приглашу с собой Нину. Вдвоем смотреть спектакль лучше, чем в одиночестве. Будет с кем обсудить увиденное и от кого получить разъяснения, если они мне понадобятся.

27.03.1962

Во время спектакля зрители вели себя не самым лучшим образом – переговаривались, кто-то даже выкрикивал реплики. «Колхозники приходили! – сердится сестра. – Ощущение было такое, как будто я метала бисер со сцены». Кас махт а клугн цум нар ^[110]– одна придирка следует за другой. И чай я завариваю не так, как нужно, и масло не озаботилась достать загодя, чтобы его удобнее мазать на хлеб, и вообще я дура (это слово в мой адрес было сегодня сказано четыре или пять раз). Терплю.