Раневская в домашних тапочках. Самый близкий человек вспоминает - читать онлайн книгу. Автор: Изабелла Аллен-Фельдман cтр.№ 23

То и дело забываю, где я живу.

01.08.1961

Скоро у сестры день рождения. Хочется порадовать ее подарком, который придется ей по душе. Пытаюсь осторожно выведать, чего бы ей хотелось.

– Чтобы на Луне открыли театр и отправили бы туда Верку, Маринку, Тамарку, обеих Танек… – сестра загибает пальцы. – А режиссерами – Борьку с Юркой, пусть они там вечно соперничают друг с другом…

Сестра умолкает, вскидывает голову и хитро подмигивает мне, давая понять, что она еще не закончила. Пауза.

– И чтобы у них там не было ни одного зрителя! – завершает сестра.

Мы оба смеемся. Я уже освоилась в театральном мире Москвы. Верка, Маринка, Тамарка, обе Таньки, Борька, Юрка – для меня это не просто имена, а конкретные, знакомые мне люди. Я даже начала перенимать у сестры раздражавшую меня когда-то манеру уничижительно сокращать имена людей – назвала Нюру Нюркой (хорошо, что за глаза). На самом деле в этом нет никакого уничижения, для сестры это просто показатель близости знакомства. Если она захочет отозваться о ком-то уничижительно, то непременно добавит что-то к имени – шиксу, суку, козла, мерзавца. В выражениях она стесняться не привыкла.

02.08.1961

Почти все виденные мною здесь (и не только в санатории) уборщицы постоянно ворчат, выражая недовольство тем, что они вынуждены убирать за теми, кто сорит и пачкает. Это ворчание имеет характер национального стихийного бедствия. Почти невозможно пройти мимо уборщицы, не услышав в свой адрес какой-нибудь колкости или грубости. Не могу понять, в чем тут дело. Переживают ли уборщицы из-за того, что находятся на нижней ступени иерархии, или же просто сама работа располагает к ворчанию? Но почему тогда не ворчат дворники? Почему не ворчат уборщицы в других странах? Почему они не ворчали до революции? В чем причина? Сегодня неопрятная женщина, мывшая пол, злобно сказала нам вслед:

– Хорошо устроилась телихенция! Вы срете, а мы за вами убираем!

Сестра остановилась, обернулась и веско поправила:

– Вы ошибаетесь, милочка. Интеллигенция не «срет», интеллигенция «какает». «Срете» вы, и не только попой, но и ртом!

Уборщица ничего не ответила. Отвернулась и начала драить шваброй пол.

04.08.1961

А здесь скучно. Новизна ощущений быстро притупилась, собеседники однообразны, меню однообразно, процедуры однообразны, только вечерние киносеансы вносят хоть какую-то свежесть. Приходил местный главный врач, интересовался, как нам здесь нравится. Сестра была с ним крайне любезна. Соседи за столом досаждают ужасно. Поначалу все было хорошо, но когда одни и те же темы для обсуждения пошли по третьему разу, я откровенно заскучала. Стараюсь побыстрее съесть свою порцию и уйти. Поистине il vaut mieux être seul que mal accompagné ^[47].

07.08.1961

Раскаиваюсь в том, что не понимала, как же хорошо было здесь раньше. Сегодня в санаторий приехала актриса Ольга Ж., которую я узнала по виденным мою картинам с ее участием. Ольга – жена режиссера, поэтому обилие ролей в кино для нее в порядке вещей (noblesse oblige) ^[48]. Сестра ее не любит, ревнует к ее известности, с момента появления Ольги она постоянно находится в раздраженном состоянии. Больше всего достается мне, но перепадает и персоналу санатория, и даже другим отдыхающим. Начала рассказывать мне историю Ольгиной карьеры (в своей, конечно же, редакции). Я, не дослушав, перебила, сказав, что мне это неинтересно. Когда сестра в хорошем или хотя бы в ехидном расположении духа, ее рассказы интересны. Когда же она сердится, слушать ее становится невозможно как из-за обилия яда в речах, так и из-за однообразия рассказываемого. Все успехи конкуренток приписываются их семейным или любовным связям. Не спорю, ибо прекрасно знаю, насколько важны связи. Но, переходя «от Абрашки к Яшке, от Яшки к Сашке, от Сашки к другому Яшке» (цитирую сестру), без наличия способностей актерской карьеры не сделаешь. Взять хотя бы нашу Нюру. Да выдай ее замуж за самого Михаила Ромма, которого сестра почти что боготворит, поскольку он дал ей, как она говорит, «лучшую роль ее жизни», все равно актрисы из Нюры не выйдет. Режиссер может снимать ее сколько угодно, но зритель на нее не пойдет. Chacun à son péché mignon ^[49]– сестра тоже повсюду и при любой возможности использует свои связи. Сама рассказывала мне, что роль в картине, ту самую, за которую Сталин дал ей третью премию, она получила путем сложной интриги. Через Раечку сестра достала Любови Орловой старинный чайный сервиз по недорогой цене (Говорит, что доплатила свои деньги, поскольку Раечка вечно пребывает в своем амплуа). Орлова упросила своего мужа составить протекцию сестре у режиссера Файнциммера. Тот хоть и не очень охотно (взаимные ревность и неприязнь между режиссерами еще сильнее, чем между актерами), но согласился, и сестра получила вожделенную роль. Это то, что было рассказано мне tête à tête ^[50]. Для публики, в том числе и для близких подруг, у сестры существует другая версия, о том, как она поддалась настойчивым уговорам бездарного режиссера и снялась в его картине, поставленной по никуда не годному сценарию. Благодаря участию сестры картина была «замечена и отмечена». («Я вытянула эту жалкую поделку!» – сколько пафоса!)

10.08.1961

Скука такая, что и написать нечего. Даже к воспоминаниям не располагает. «Сонное царство», – говорит сестра. Ей здесь тоже надоело, но пребывание в санатории явно пошло ей на пользу. В воскресенье после обеда мы уезжаем. Сегодня сестра давала по телефону инструкции Нюре. Говорила громко, так, что было слышно на весь санаторий: «Нюра, ты, конечно, дура, но голова у тебя соображает лучше, чем у министра!» Я так и не поняла, что это – порицание или комплимент?

Еще один человек полетел в космос. «Скоро туда будут ходить воздушные трамваи», – говорит сестра.

14.08.1961

Nicolas советует подарить сестре что-нибудь из украшений. Бедный наивный Nicolas! Он составил себе превратное впечатление о моих возможностях. Nicolas ведет себя безупречно, никогда не позволяя мне вытаскивать кошелек, но явно считает меня богачкой. О, где мое богатство! В санатории, чтобы хоть немного развлечься, мы принялись прикидывать, каким могло бы быть состояние нашего отца в пересчете на нынешние деньги. За основу взяли курс английского фунта, который регулярно печатается в газетах, и начали подсчеты. Подсчеты были весьма приблизительными и крайне неточными, поскольку обе мы не были в курсе всех дел отца, особенно заграничных, и смутно помнили курс рубля к фунту последнего мирного года. Вроде бы был он один к десяти, то есть за фунт платили десять рублей. Усевшись на одной из дальних парковых скамеек (дело требовало уединения), мы начали умножать и складывать. Округляли в меньшую сторону, отбрасывали то, в чем не были уверены, явно учли не все, не подсчитали, насколько мог вырасти капитал за пятьдесят без малого лет, но все равно получили умопомрачительную сумму в 170 миллионов «новыми» деньгами. С учетом того, что местные курсы не отражают истинного положения дел (существует подпольный валютный рынок, на котором фунты, франки, марки и доллары стоят втрое дороже), умножили 170 на три, отбросили 10 миллионов (как же легко швыряться деньгами, существующими только в воображении), разделили оставшиеся 500 на троих (1 часть – Яше), вернули отброшенные было 10, чтобы итог получился ровным, и получили по 170 миллионов, но уже на каждого из нас. Потом долго смеялись над тем, что напрасно утруждались последними подсчетами, ведь если капитал умножается на три и нас трое, то итог ясен и без подсчетов. Сначала было забавно, даже весело, а потом стало очень грустно.