Одна жизнь – два мира - читать онлайн книгу. Автор: Нина Алексеева cтр.№ 76

Кто дал право Сталину вешать на них такое клеймо?

И вот они-то все и оказались «врагами народа», и потом, после 1937 года, я только встречала членов их семей, которые спрашивали: «за что?», «что происходит?», «что случилось»? и «как могло произойти такое»?

Где же партия, которую они так горячо, так беззаветно горячо защищали в самые лучшие годы своей жизни, и почему она не могла защитить их сейчас? Но не только не защитила, а, находясь под «мудрым руководством» Сталина, она их заклеймила. Это был страшный, уму непостижимый кошмар, который невозможно было понять. И я до сих пор не могу ни понять, ни принять, как могло случиться, чтобы все они в один миг, в одно мгновение превратились во «врагов народа» и исчезли, и часто не только они, но и их жены и дети.

Стоит только вдуматься: за что? За что был наказан с такой жестокостью наш героический народ? Ведь воевал и погибал за советскую рабоче-крестьянскую власть не Сталин, а народ. Значит, эта власть была — власть народа и принадлежала народу. Так за что же он заставил народ перенести такие муки и страдания и пролить океаны слез?

Коммунистическая партия оказалась репрессированной, парализованной, терроризированной Сталиным и, даже не будучи за тюремной решеткой, она была такой же арестанткой, как и те, кто сидел, томился и погибал в тюрьмах.

Манипулируя и спекулируя прекрасными советскими лозунгами, Сталин держал всю страну, всю партию в страхе, а миллионы арестованных были его заложниками.

Заложниками были те люди, которые защитили страну от иностранной интервенции, от контрреволюции и от всевозможных банд, те люди, которые вынесли на своих плечах ликвидацию тяжелой послевоенной разрухи. Люди, создавшие такое могучее государство, которое даже после сталинских потрясений способно было защитить не только свою страну, но и всю Европу, весь мир в эту самую страшную войну из всех, выпавших на долю человечества. И это спустя 20 лет, только 20 лет, когда страна по существу начала только-только подниматься после таких катастрофических потрясений, как Первая мировая война, Гражданская война, голодный 1921 год и страшные голодные годы сталинской коллективизации. И это сделали, опять же, советские люди, наш советский народ, который воевал за наш Советский Союз, за наш советский герб — СЕРП и МОЛОТ, за нашу красную звезду и за наше красное знамя, ведь над Рейхстагом взвилось наше КРАСНОЕ ЗНАМЯ с серпом и молотом, а не трехцветное с двуглавым орлом. С этим знаменем в руках наш народ победил дважды — в Гражданскую войну и во Вторую мировую войну. Это знамя обагрили своей кровью и отдали за него свои жизни миллионы, миллионы наших советских людей. Даже те, кто попал в плен или сдался немцам, а таких я встречала много, не собирались воевать за двуглавого орла и за старое трехцветное знамя, за всю эту старорежимную атрибутику, которую бывшая аристократия не смогла защитить и утопила, как все говорили, в Черном море.

Вернувшись после отпуска в Москву в мрачное дождливое утро и с трудом протиснувшись в трамвай, полный мокрых раздраженных пассажиров, я задумалась — куда ехать? После каждого приезда, даже на 4-м уже курсе, ордер на общежитие так просто с «разбегу» нельзя было получить, надо было постоять в очереди, и через неделю, через две, если повезет, получить ордер, а пока ночуй, где попало. Даже на 3-м курсе я только в конце семестра получила общежитие.

Когда я вошла в институт, там уже было полно народу, несмотря на ранний час. В хозчасть стояла очередь, ребята выглядели обновленными, посвежевшими, девушки в новых нарядах, и глядя на эти хорошие, веселые лица, я прибодрилась.

— Ты знаешь, мы уже целую неделю здесь торчим, а занятия начинаются через день, — успокоили меня ребята.

Неужели опять ждать здесь не одну, а, может быть, несколько недель? Идти к знакомым у меня не было никакого желания, хотя я знала, что везде меня примут хорошо, но все жили в таких стесненных условиях, что лишнего человека трудно было втиснуть. Сколько раз за прошлые годы, если мне приходилось поздно возвращаться или задержаться, я засыпала прямо на ступеньках лестничной клетки. Так я стеснялась и боялась побеспокоить людей, давших мне приют. Мне так хотелось получить свой уголок, свою кровать и приступить нормально к занятиям!

Но — о чудо! — к концу дня мы с Олей Беркович получили ордер и как угорелые помчались устраиваться. Я была такая счастливая! Наша кабинка стала самой популярной, все домашние занятия нашей бригады теперь проходили у нас.

С питанием было очень, очень тяжело, поэтому было принято решение для лучшего обслуживания студентов организовать трехразовое питание в столовой при нашем общежитии. Туда мы сдавали свои продовольственные карточки, и взамен должны были получать завтрак, обед и ужин. Но здесь образовывались такие очереди, что для того, чтобы получить завтрак и не опоздать в институт, нужно было встать в очередь чуть ли не в шесть часов утра, то же было с обедом и ужином. А внутри столовой за каждым сидящим за столом тоже стояла очередь в несколько человек, здесь не хватало посуды, столов, стульев, даже вилок и ножей.

Еда была до такой степени безвкусная, что ее с трудом можно было проглотить. Рыбные котлеты из перемолотой кильки мы называли «котлеты из каспийского барашка». Перловую кашу — «выдвиженка», а вывозил всех нас и здесь, и в кафетерии института наш знаменитый винегрет.

Этот «Дом коммуны» был не занят, он был просто битком набит студентами всех национальностей со всех концов Советского Союза.

И несмотря на все это, было огромное чувство удовлетворения от сознания того, что мы учимся, что всколыхнулась и рванулась масса простого народа, как веками нетронутая целина, навстречу знаниям. Рабочие и крестьяне из самых далеких, глухих захолустий, все стремились к учебе.

Вряд ли где-либо в мире в это время можно было встретить более разнообразную массу людей, как по внешнему виду, так и по внутреннему содержанию, чем в наших институтах. Здесь были студенты всех национальностей, населявших одну шестую часть планеты в возрасте от 17 до 40–45 лет и выше, на одном курсе часто учились отец с сыном и мать с дочерью.

Наконец эксперименты поисков новых методов обучения если не закончились, то приутихли. Преподаватели перестали ставить всем просто «зачет» в конце каждого семестра или в конце учебного года на основании своих впечатлений об успеваемости студентов, как это было первые пару лет, поэтому у нас никогда не было дополнительной заботы по сдаче экзаменов. А сейчас вышло постановление сдавать экзамены во время сессий по всем основным техническим и специальным предметам. Это делало предмет более весомым, и те, кто не боялся таких экзаменов, по-настоящему были рады. В этом году также были введены отметки «отлично», «хорошо», «удовлетворительно» и «неудовлетворительно». Речь шла также о чтении профессорами совместных лекций студентам различных факультетов, проходивших один и тот же предмет. От этих первых реформ на устах профессоров появилась улыбка, а когда вышло постановление о сдаче дипломных проектов, то ликование было полное.