Одна жизнь – два мира - читать онлайн книгу. Автор: Нина Алексеева cтр.№ 206

Сейчас она была близким другом и товарищем, а впоследствии стала женой Бориса Ивановича Николаевского.

Мы поехали на поезде к его старым друзьям Рабиновичам на север, в город Братсборо в штате Вермонт.

Здесь у Рабиновичей была большая усадьба со старомодным двухэтажным домом, с туалетом во дворе и со многими другими неудобствами, который они купили в те годы буквально за гроши.

Евгений Исаакович Рабинович, старый друг и товарищ Бориса Ивановича Николаевского, когда учился в Германии, был в Берлине председателем Русского студенческого союза. Здесь, в Америке, он был редактором бюллетеня Комитета по атомной энергии и крупным известным ученым по вопросам атомной энергии. Он был страстным ненавистником применения атома в качестве оружия.

Хозяйка этого дома, Анна Димитриевна Рабинович, была такая милая, очаровательная женщина, что превратила наше пребывание с ней в сплошное удовольствие.

У них было два сына — такие разные, что трудно было поверить, что они близнецы. Один худенький, высокий очаровательный блондин — Витя. Другой — Саша, брюнет, ростом пониже, полный крепыш, любил сосать палец, и когда Кирилл делал ему замечание:

— Саша, что ты делаешь, ты же не маленький!

Он, по-своему логично, отвечал:

— Вы же трубку курите.

Мне нравилось, когда Анна Димитриевна в конце дня обращалась к ребятам:

— Господа, вынесите гарбидж (то есть мусор).

Она с нежностью относилась к проползавшим иногда по дачному участку змейкам.

— Какие они миленькие, — нежно говорила она, а меня они приводили в ужас.

Но она отчаянно боялась грозы, и если ночью бывала гроза, то с ужасом прибегала ко мне в комнату и, как ребенок, пряталась под одеяло.

Она утверждала, что ее муж Евгений Исаакович всегда, когда вопрос заходил об использовании атомной бомбы в качестве оружия, приходил в ужас и категорически считал, что использование атомной бомбы в качестве оружия массового уничтожения необходимо раз и навсегда запретить на всей нашей планете.

И это было в то время, когда еще многие среди русской эмиграции, да и не только среди русской эмиграции, а даже сам Черчилль считал, что с большевизмом в России можно бороться, только сбросив на Россию атомную бомбу.

Здесь же, недалеко от Рабиновичей, жил профессор Карпович с семьей.

Мы часто навещали их. Сам профессор Карпович в основном находился в Бостоне, где преподавал в университете.

Его жена, милая, симпатичная дама, буквально как «алкоголичка» не могла пропустить ни одного деревенского аукциона. Она не просто посещала — она взахлеб покупала там невероятное количество всевозможных вещей.

Весь дом, все комнаты были завалены до потолка ящиками. Что там было в них, я думаю, сама хозяйка не знала, но протиснуться между ними можно было только с трудом. Во дворе был внушительных размеров амбар, который был также полностью завален коробками, которые она даже не успевала распечатать. Все знакомые удивлялись, что она собирается делать со всем этим добром.

Наконец благодаря усилиям наших друзей, как только мы вернулись из Вермонта, появилась перспектива работы по специальности в Калифорнии. Это привело нас в восторг, мы просто ожили. И немедленно поехали в Сан-Франциско.

Интервью Кирилла с представителями «Гонолулу-Компани» произвело на них очень хорошее впечатление, и они решили сразу взять его на работу.

Возвращались мы обратно из Калифорнии в Нью-Йорк, окрыленные надеждой. Мы торопились вернуться в Нью-Йорк только для того, чтобы освободиться от трехгодичного контракта на квартиру, а главным образом, выяснить в эмиграционном бюро, в каком положении находится наше дело и, собрав наши незатейливые пожитки, вернуться в Калифорнию.

Мне самой не терпелось найти работу по специальности, так хотелось попасть на производство, и вообще, жизнь без работы я не могла себе представить. За эти годы отрыва от производства я уже начала тосковать по производственному шуму и грохоту, поэтому я решила: как только вернемся обратно и устроим детей в хорошую школу, я немедленно начну работать.

Мы уже не чувствовали себя в этой стране такими беспомощными и одинокими и горели желанием быть ей полезными.

Мы пересекли страну с востока на запад и с запада на восток, ее могучая природа, колоссальная промышленность произвели на нас потрясающее впечатление.

И так грустно и больно было думать о нашей разбитой, разрушенной после войны стране. И о том, что сейчас переживает наш измученный народ. И нестерпимо больно и обидно было думать, почему там надо было создать такие условия, чтобы молодые люди, оказавшиеся за границей по тем или иным причинам и горевшие желанием вернуться, готовые работать без устали 24 часа в сутки, чтобы помочь поднять страну, должны искать убежище в чужой стране из боязни без всякой вины попасть в тюрьму.

Вся Европа была полна таких людей, превращенных в «перемещенные лица», которые во имя своего спасения и своих близких превращались в поляков, румын, чехов, с болью в сердце лишали себя советского гражданства.

Придумывали себе новые автобиографии, готовы были выехать куда угодно, хоть к черту на кулички, из боязни оказаться после немецких лагерей в наших, и с горечью спрашивали:

— На кой черт мы торчим здесь, когда дома мы могли бы быть намного полезнее?

Пересекая эту роскошную, богатую страну, я вспомнила слова одного знакомого американца, который не без черного юмора заявил:

— Мы, американцы, приобрели у индейцев прекрасную, богатую страну за бусы, бутылку виски и, конечно, чуть-чуть с помощью оружия и пуль.

Но что нас, людей с советским воспитанием, очень поразило и что было непонятно нам, в каком тяжелом положении находились индейские резервации на фоне всеобщего благополучия. Мы не могли понять, как такое могучее государство в такой грандиозно богатой стране не хочет помочь улучшить жизнь такой небольшой группы коренного населения.

На меня это произвело удручающее впечатление, и было обидно за них.

Я помню, как в одной резервации, куда пришла группа туристов, один высокий, стройный, мужественный на вид индеец гордо сказал:

— Мы не зоопарк, не зверинец, чтобы на нас приезжали смотреть туристы.

И столько было горечи в этой фразе.

У меня было столько симпатии к ним, что трудно даже передать. Ведь каждый из них — это такое же сокровище, как и вся эта роскошная, прекрасная страна. Ведь они коренные жители, как любое дерево, любая травинка, любой куст, живущий на этой земле испокон веков. Они представляют собой неотъемлемую часть этой земли, и их надо беречь, хранить, так же как все сокровища этой страны.