Экономика добра и зла. В поисках смысла экономики от Гильгамеша до Уолл-стрит - читать онлайн книгу. Автор: Томаш Седлачек cтр.№ 70

Модели и мифы

Стараниями рационалиста Декарта понимание мира, основанное на опыте (в эпоху позднесредневековой схоластической традиции оно воспринималось как гармоничное разуму), было побеждено: в бою за «действительность» выиграл разум. Декарт будто развивает притчу Платона о пещере, когда пишет: «Итак, я допускаю, что все видимое мною ложно; я предполагаю никогда не существовавшим все, что являет мне обманчивая память; я полностью лишен чувств; мои тело, очертания, протяженность, движения и место — химеры. Но что же тогда остается истинным? Быть может, одно лишь то, что не существует ничего достоверного» ^[638]. Позднее снова происходили схватки рационалистов с эмпириками, результаты поединков бывали разными, но именно Декарт нанес исторически сокрушающий удар по несовершенству наших органов чувств.

Джордж Беркли выразил свое отношение к этому следующим образом: «Предрассудки и обманчивость ощущений обнаруживаются со всех сторон перед нашим взором, и, пытаясь исправить их при помощи разума, мы незаметно запутываемся в странных парадоксах, затруднениях и противоречиях, которые умножаются и растут по мере того, как мы продвигаемся далее в умозрении, пока мы наконец после скитания по множеству запутанных лабиринтов не находим себя снова там же, где мы были ранее, или, что еще хуже, не погрузимся в безвыходный скептицизм» ^[639]. Галилей был еще прямолинейней: «Новая [картезианская] наука совершила надругательство над восприятием» ^[640].

Философию Рене Декарта мы можем рассматривать как прекрасный пример парадокса несоответствия. Несмотря на ошибки, лежащие в его основе, научный метод Декарта стал главным modus operandi современной антропологии. Подобного мы дождались и в экономике. Сегодня в ней с успехом применяются системы, содержащие внутренние противоречия, часто не соответствующие реальности и основанные на осознанно нереалистических предположениях, приводящих в своих экстремумах к абсурдным выводам. И такие системы спокойно существуют какое‑то время не потому, что они безошибочны или логически непротиворечивы, а потому, что отсутствуют конкурирующие системы (этими вопросами подробней занимались Т. С. Кун, И. Лакатос, П. Фейерабенд и, в конце концов, К. Поппер) ^[641]. Экономические модели, таким образом, вводятся в строй не на основании их большей или меньшей истинности (хотя некоторое соответствие реальности делает их привлекательнее), а скорее на основании большей или меньшей правдоподобности, целесообразности, убедительности или в соответствии с нашей внутренней верой в ту или иную модель мироустройства (то есть с положенными в ее основу заимствованными или унаследованными парадигмами и предрассудками). Научные и экономические модели играют ту же роль, что и мифы, когда одна система (или миф) сменяет или рушит другую. Так случилось, что клин теологического мифа был выбит клином мифа научного. Читая Декарта, следует обращать внимание на то, как незаметно и осторожно совершается им такая подмена и в каком направлении он движется дальше ^[642].

Сомнения о сомнениях

Парадоксально, что преданный чистой логике и рациональности Декарт в своей книге выставляет нам напоказ множество логически необоснованных представлений, предрассудков и идеологий, в которые верил сам. Что удивительно, его «путь, проложенный исключительно разумом», ведет обратно, к подтверждению исходных представлений (предрассудков), то есть такой картины мира, какую Декарт видел еще до того, как начал сомневаться (хотя, несомненно, сомневался он совершенно искренне).

Примером может послужить декартово «доказательство» существования Бога, основывающееся на том, что в мыслях мы несем (читай: Декарт нес) представление о Боге, свое собственное суждение, которого у нас не могло бы быть, если бы оно не отображало реальность. И какой смысл имело такое философское упражнение? Декарт всегда брал с собой в поездки Библию и «Сумму теологии» Фомы Аквинского и записывал свои мистические видения ^[643]. Вероятно, он бы никогда не пришел к такому совершенно естественному для него заключению, если бы не был христианином. Еще более абсурдные суждения он допускает при доказательстве существования внешних вещей, находящихся за пределами интеллекта — в эмпирическом, «феноменальном» мире. Его рассуждение в упрощенном виде звучит следующим образом: чувства нас обманывать не могут, так как это просто невозможно себе представить. Декарт, разработавший свой метод именно и главным образом для того, чтобы избавиться от традиций и предрассудков, создает их сам.

Мы очень хорошо знакомы с теми же процессами в экономике, когда на основе тщательно отобранных нами допущений мы приходим к выводам, содержащимся (что, собственно, естественно и неизбежно) уже в самих предположениях. И, следовательно, наши заключения значения не имеют (так как они вторичны по отношению к гипотезам), а ключевую роль начинают играть именно допущения. (Что прямо противоречит общепринятому пониманию научного подхода, согласно которому сами предположения не важны, а значение имеют лишь выводы.) Макклоски отмечает, что «Экономика» Пола Самуэльсона, эта своего рода библия экономического мейнстрима, обещает «знания, свободные от сомнений, метафизики, морали и субъективизма. Но на самом деле она лишь переименовывает в научный такой метод, в основе которого лежат метафизика, мораль и личные убеждения самих ученых‑экономистов» ^[644]. Антропологическая разница между человеком донаучным и научным, однако, в том, что первый эти предположения (догматы веры и мифы) абсолютно точно знал, хорошо понимал и активно принимал (или отрицал); второй же, напротив, свою (научную) веру носит в себе совершенно неосознанно. Религии сопутствует открытое вероисповедание ^[645], науке — нет (хотя абсолютно ясно, что и наукой надо заниматься с глубокой верой в ее истинность) ^[646]. Как будто бы современный человек стыдится своей (научной) веры, ведь то, в чем он убежден, научно доказать нельзя, а это как‑то не отвечает нашей современной антропологии. Вся концепция научной веры для непосвященного уха звучит как оксюморон, противоречие, но это не так. Донаучный человек не ломал голову над научными доказательствами, а значит, не должен был стыдиться за свои догматы веры (сейчас, скорее всего, сказали бы «предрассудки» или «предположения») и мог их свободно признавать. Сегодня они скрыты в недоказуемых аксиомах, являющихся лишь допущениями (никто не признает, что настоящий их смысл — «верим в…»). Большая часть научной веры зарождается намного раньше, чем приходит очередь аксиом, она залегает глубоко, гораздо глубже, чем мы можем себе представить. Однако Альфред Н. Уайтхед критикует подход Декарта, говоря о том, что «поразительный успех научных абстракций, подчинивший себе, с одной стороны, материю с ее нахождением в пространстве и времени, а с другой — воспринимающий, страдающий, рассуждающий ум, навязал философии задачу восприятия всего этого в совокупности как простой фиксации совершенно конкретного факта. Тем самым была разрушена философия Нового времени» ^[647].