Экономика добра и зла. В поисках смысла экономики от Гильгамеша до Уолл-стрит - читать онлайн книгу. Автор: Томаш Седлачек cтр.№ 24

С помощью своих теорий человек не только изучает мир, но и меняет его. Не только в смысле вмешательства в природу (улучшение способов обработки почвы, увеличение урожайности путем культивирования растений, возведение дамб и т. д.), но и в более глубоком, онтологическом понимании. Он формирует или преобразует реальность, придумывая новые лингвистические рамки, аналитические модели или переставая использовать старые. Эти прообразы существуют только в наших головах, их нет в «объективной реальности». В этом смысле Ньютон изобрел (ни в коем случае не открыл!) гравитацию ^[174]. Изобрел (мнимые и абстрактные!) рамки, ставшие общепринятыми и быстро «перенесенные» на реальность. Аналогичным образом Маркс изобрел концепцию классовой борьбы. Его идеи почти на целое столетие изменили восприятие истории и саму действительность на значительной части земного шара.

Перейдем теперь к чисто экономической тематике. Вернемся к довершению реальности человеком в прямом (не с помощью моделей) смысле слова. Об этом превосходно повествует Джон Локк, занимавшийся «прибавочной стоимостью», создаваемой трудом:

…Ведь продукты, идущие на поддержание человеческой жизни, даваемые одним акром огороженной и обработанной земли (говоря строго об одном и том же продукте), по количеству в десять раз превосходят те, которые дает акр такой же плодородной земли, которая лежит невозделанной в общем владении… Я здесь расценил возделанную землю очень низко, исчисляя ее продукт как десять к одному, когда на самом деле правильнее было бы говорить о ста к одному ^[175].

Майкл Новак даже говорит о некоем находящемся в своем естественном, природном состоянии и брошенном на произвол судьбы полуфабрикате ^[176], который человек должен культивировать, облагораживать «в поте лица». Он, таким образом, назначается управляющим тварного мира и ответственным за доведение его до совершенства. Бог с помощью еще сыроватой (не полностью готовой) созданной Им земной юдоли связывает человека заданием охранять и защищать райский сад, принимать тем самым участие в со творении культурного ландшафта. Это прекрасно описывает и чешский философ Зденек Нойбауэр:

«Такова действительность, и она так совершенна, что с легкостью кристаллизуется в любые формы материи в земном и космическом пространствах. Поэтому я осознаю — то, что существует, на самом деле есть результат творения, а не проявление объективной данности» ^[177].

С этой точки зрения можно видеть, насколько иудейское учение связано с мистикой: оно признает роль непостижимого. И поэтому, несмотря на весь свой прагматизм, оно окутано тайной и избегает механистически‑причинного объяснения мира. «Согласно Веблену, еврейский способ мышления придает особое значение духовному, сверхъестественному, непостижимому. Язычники же, наоборот, смотрят на все скорее механистически и научно» ^[178]. Много позднее со сходной идеей в историю экономической мысли виртуозно вмешивается Кейнс, наивысшим вкладом которого в экономику было именно возрождение нематериального, неосязаемого — в форме, к примеру, animal spirits или неопределенности. Экономист Пьеро Мини вообще считает, что скептический и аксиоматический бунтарский подход Кейнса к исследованию экономических явлений стал следствием его почти талмудического воспитания ^[179].

Добро и зло в нас: моральное обоснование благополучия

В «Эпосе о Гильгамеше», как мы видели, вопрос добра и зла в этическом плане еще не нашел своего систематического решения. Хотя зло в нем и упоминается, но определяется как нечто, происходящее экзогенно, вне нас. Его воплощение, Хумбаба, обитает вне города в кедровом лесу, там же живет Энкиду; именно переселение в город оказывает на этого дикаря благотворное влияние.

Читатель эпоса не может избавиться от ощущения, что зло связано с природой, а добро — с городом, цивилизацией, прогрессом. Египтяне, кстати, схожим образом обожествляли город. Для них он представлял божественную сущность. В египетских текстах и стихах он отождествлялся с пребывающим в нем божеством ^[180]. В эпосе, однако, зло и добро не трактуются с точки зрения нравственности — они не являются результатом (без)нравственного поведения. Речь идет о некоем природном зле, не связанном с человеческой моралью. Зло и добро никакого отношения к нравственности не имели. Зло просто было — и все.

Иудейское учение, наоборот, весьма интенсивно занималось нравственностью добра и зла. В историю оно вводит положенный в основу Священного Писания морально‑нравственный аспект ^[181], через призму которого и надо оценивать все события. Ход истории для евреев зависел от нравственности поведения ее персонажей. Человеческий грех влияет на все происходящее, и именно из‑за этого авторы Ветхого Завета разработали сложный моральный кодекс, исполнение правил которого должно было стать путем к лучшему миру. Зло уже не где‑то вне города, в природе или лесу, вне нас. Во многих повествованиях присутствует как раз противоположное понимание: зло обитает в нас самих. Окружающая природа добра и гармонична, в то время как города и городская цивилизация, то есть места и условия обитания людей, несут с собой зло.