Экономика добра и зла. В поисках смысла экономики от Гильгамеша до Уолл-стрит - читать онлайн книгу. Автор: Томаш Седлачек cтр.№ 118

Благодаря данной (полезной) абстракции концепция двух единиц, знака «плюс», цифры «два» и знака «равно» получила реальный смысл. Но мир сам по себе таких терминов не знает, их как таковых в нем нет (так же, как в нем нет никаких других абстракций). Никто из нас собственно чисел «один» или «два» в природе не видел. Мы могли видеть два яблока или две груши. Эти два набора кроме всего прочего объединяет числовой знак «два». Но никакая двойка сама по себе в мире не существует. Это тем более справедливо, если говорить о других математических символах (число «минус два», например). Нам необходимо понять смысл таких условных обозначений, научиться правилам обращения с ними и не забывать, что мы имеем дело всего лишь с символами. На самом деле импульсы реального мира мы воспринимаем в терминах абстрактных единиц, знаков умножения или равенства (число груш и яблок и их общее количество). Воспринимающий субъект создает интерпретационные рамки (в нашем примере — математические), через которые смотрит на белый свет, с помощью которых упрощает мир и считает даже, что так его можно понять. Следовательно, рациональность — это затвердевшие эмоции.

На противоположном полюсе опыта находится нечто совершенно конкретное, исключительное и субъективное. К примеру, пылкая любовь или дружба. В первый момент мы даже не можем классифицировать эти сильные эмоции, так как переживаем нечто совершенно новое и от всего отличающееся, для чего у нас буквально нет слов: испытывая глубокие чувства, мы теряем дар речи. (Слова возможны лишь в общественной системе, состоящей не менее чем из двух человек, убедившихся, что переживания каждого из них по одинаковому поводу сходны. Точнее, аналогичны их реакции на пережитое. Слова не возникают на основе единичного субъективного опыта.) Только позднее мы находим в наших ощущениях элементы, о которых мы уже слышали или читали. И тогда мы готовы (или вынуждены) довести обобщение нашего индивидуального и неповторимого переживания до уровня существующего термина, с которым сталкивались и другие члены общества. Ни одна любовь и ни одна дружба не похожи друг на друга; все субъекты, испытывающие такие чувства, воспринимают и ощущают их по‑разному. Тем не менее если чувства людей находятся в гармонии с эмоциями других членов общества, то каждый сможет для своего душевного порыва подобрать абстрактные слова, выражающие что‑то очень похожее. Субъективное переживание, таким образом, округляется до ближайшего, общего для всего социума словесного знаменателя. Хотя ни один заход солнца не похож на другой и каждый исключителен, свое восприятие мы способны обозначить единым термином, выражающим все наблюдаемые людьми закаты. Частота происходящего события вместе с потребностью обсудить впечатление от него формируют в определенных отношениях (никогда во всех!) повторяющийся опыт, получающий собственное имя и становящийся абстрактным понятием. То есть чем‑то утвердившимся, чем можно оперировать. Дело доходит до абстрактного (так как речь идет о языке) и объективного округления единичного субъективного переживания. Наш язык есть не что иное, как «лингвистическое округление» субъективных эмоций до ближайшего возможного понятия.

И даже такие сильные душевные ощущения, как любовь или дружба, со временем, после их многократного опытного подтверждения, становятся в какой‑то степени автоматическими. Затвердевают в рациональной форме. Экономист в данном случае мог бы говорить об инфляции переживания, в результате которой те же самые раздражители уже не «пронзают сердце» так, как в своей исходной, девственной форме. На место эмоции пришла рациональная уверенность, на которую можно опереться. Затвердевшая любовь не хуже и не лучше, чем молодая любовь. Это просто другая любовь, показывающая свою рациональную сущность.

Эмоция — это молодое переживание, еще не нашедшее свою рациональную форму (что, возможно, произойдет позднее). Это нечто, рождающееся из бессознательного восприятия и в исходный момент времени не существующее, так как для такого переживания нам пока не подобрать соответствующий абстрактный термин; только позднее оно становится тем, что мы можем классифицировать, с чем у нас есть взаимосвязь и чем мы уже способны оперировать. Из таких ощущений в сознании (индивидуума или общества) возникает общепринятая картина мира, прядется ткань реальности. Из хаоса безымянных однородных явлений рождается порядок, выражающийся в повторяющихся характеристиках (определяемых как разумные или хотя бы полагаемых за таковые).

А что, если разум и чувство имеют одинаковую основу (праэлемент)? Что, если они представляют собой два полюса одного и того же континуума? Вот как об этом пишет психолог Яна Хеффернанова:

Разногласий между разумом и чувствами в действительности почти нет; все наши речи содержат в себе не только рациональную аргументацию, но и эмоциональный заряд; за любым самым разумным высказыванием скрываются какие‑то убеждения, позитивно или негативно окрашенное настроение, скрытое желание… В нашей повседневной жизни одна эмоция обычно противостоит другой, к примеру страх против сострадания, когда страх или отсутствие сострадания маскируются, объясняются или оправдываются как чувства разумные, правильные и единственно возможные ^[983].

Многие мыслители различают эмоции устойчивые и неустойчивые. Первые часто бывают настолько стабильны, что их принимают за разум, создавая тем самым путаницу. Экономический интерес к собственной выгоде, например, кажется явлением совершенно рациональным, хотя речь идет лишь об устойчивой эмоции. Иначе говоря, хотя Библия и предупреждает об опасности любви к деньгам, но речь в первую очередь идет все‑таки о любви, то есть об эмоции (более того, об эмоции весьма позитивной), причем еще и par excellence (любовь!). Такую форму любви мы, безусловно, можем считать ошибочной или недостойной человека — но любовь остается любовью ^[984].

Хвала ошибкам

There is a crack in everything, that’s how the light gets in.

Leonard Cohen. «Anthem» ^[985]

Разум и эмоции (старые и новые ощущения) противоречат друг другу довольно редко. До конфликта доходит, когда новые (незакрепившиеся, непонятые, в рамки не поставленные) переживания сталкиваются со старыми (затвердевшими и понятными). Если новое ощущение остается неопознанным, с трудом различимым или вовсе (для подсознания) незаметным, а вызвавшее его обстоятельство продолжает повторяться, и с помощью существующих интерпретационных рамок мы не способны объяснить возникающее чувство, то могут произойти две вещи. Либо наша когнитивная система своим давлением (сознательным или подсознательным) доведет его до состояния некой резидуальной аномалии ^[986], о которой нам (подсознательно) известно, но мы не готовы, не вынуждены, не способны включить такое ощущение в свою познавательную систему (или уделять внимание этим отклонениям), либо она подавит его на онтологическом уровне до такой степени, что мы просто перестанем замечать, что оно как‑то «не соответствует» существующей реальности. Но возможен и третий вариант, при котором такие «ошибки» разобьют старую систему.