Лицо бокору также претерпело изменения. Прежняя уверенность в себе уступила место наглости. Когда-то прекрасные черты потускнели и стали сердитыми.
– Что толку от власти, если ее не употреблять? – сплюнул Алондрин. – Почему ты упорно обращаешься со мной таким образом? Я лишь хочу научиться, усовершенствовать мои навыки. Почему это опасно?
Зелёные глаза Девы наполнились слезами.
– Любовь моя, – сказала она голосом, напоминавшим сильный ветер. – В этом больше опасностей, чем ты можешь знать. Магия плодов и цветов – дар, нацеленный на улучшение, а не на развитие алчности. Знания, которые ты получил от меня, нельзя обратить против добра.
– В таком случае я буду учиться другой магии, – отвечал Алондрин, сердясь. – Магии, которая будет послушна мне.
– Нет, любимый! Это повредит тебе, разрушит личность. Именно в этом погибель учености на костях и крови, которое возьмет от тебя больше, чем оно может дать. Кровь требует больше крови!
– Мне нет до этого дела, поскольку она будет литься по моей воле! – закричал Алондрин.
В бешенстве он со всей силой направил свой жезл на нее. Однако Дева быстро увернулась. Она изогнулась как трава под ветром. Она сделала несколько движений, и жезл в руках Алондрина затрепетал. Череп упал на землю, а пораженный бокору увидел, что держит в руках змею. Выронив шипящее существо, он побежал в город. Его плащ развевался за ним.
Дева подобрала змею и зарыдала. Она потерлась щекой о змеиную голову, а змея своим жалом лизнула ее в щеку. Дева повесила змею себе на шею, и та обернула ее почти с нежностью.
Изображение распалось. Волшебное зеркало воды вновь отражало только лица тех, кто глядел в него, и голубые небеса.
– Алондрин повернул против топей, против всего, что поддерживало баланс. Он оставил свой пост бокору, предоставив населению самому решать свои проблемы. Многие болели и умирали. Другие погибли в топях от своей неприспособленности. Алондрину до этого не было дела. Он заботился только о том, чтобы стать черным колдуном. Он узнал, что блуждающие огоньки питаются эмоциями и сильны этим. Он пытался использовать это. Но ему это не удалось, он стал находить удовольствие в боли других. Он вступил на путь магии крови и костей, этот путь не может дать удовлетворения, а лишь разжигает новые желания.
Дева остановилась, повернув печальное лицо к Лариссе:
– То, чему я тебя учу, является магией плодов и цветов. Она сопутствует природе, не противодействуя ей. Алондрин избрал более темный путь и теперь научился управлять мертвыми. Таков тот, кому капитан Дюмон оказывает гостеприимство. Результаты усилий Лонда уже видны на борту «Мадемуазель Мюсарда».
«3омби. – Ларисса слышала о них, и они вызывали у нее отвращение. – Движущиеся трупы, постоянно гниющие, неспособные самостоятельно думать».
– И да и нет, – продолжала Дева, читая мысли Лариссы. – Сейчас Алондрин работает с водой и обрел новую силу. Он научился получать зомби, которые могут думать и разговаривать, целиком оставаясь в его воле. – Грустно глядя на Лариссу, Дева добавила: – Зомби, которые могут даже петь.
Ларисса сжала кулачки в ужасе:
– О нет… Касильда… Боже…
– Да, дитя мое, – сказала Дева мягко. – Алондрин скрывает свое лицо и тело, поскольку на нем лежит печать зла, которую он не хочет показывать. Рабовладелец и создатель зомби заключили союз. Лонд хочет покинуть Сурань. В обмен на проезд он дал капитану команду, которая никогда не высказывает недовольства.
Ларисса прогнала боль и жестко посмотрела на Деву:
– Когда мы будем готовы к атаке?
– Тогда, когда я решу, что ты готова, дитя мое, – и ни днем раньше. Даже и тогда останется одно последнее препятствие, – Дева сделала паузу. – Но для этого достаточно времени. Должно быть. Тебе сегодня досталось. Теперь поешь, поспи. Завтра утром снова начнем.
Глава XIV
Шаги Джелаара были быстрыми и уверенными, когда он шел по палубе; шедший с ним зомби был охраной, но он не предпринимал ничего против целеустремленности эльфа.
Они подошли к каюте Дюмона, которую Драгонейс открыл с нарочитой тщательностью. Джелаар нетерпеливо отодвинул Драгонейса плечом и прошел в каюту. Драгонейс закрыл и запер дверь все с той же бесстрастностью.
Эльф занялся зеркалом, встроенным в гардероб. Не без колебаний подступил он к зеркалу и прошептал несколько слов грубым шепотом. Он издал мелодию не столь чистую, как у Сардана или даже у Дюмона, но этого оказалось достаточно.
Поверхность зеркала потемнела. Отражение роскошного убранства каюты и наблюдающего Драгонейса пропало, как сумерки в ночь. Затем, как бы с дальнего расстояния, Джелаар смог разглядеть белое пятно, которое при приближении оказалось клубами тумана.
Джелаар сжал кулаки. Появились намеки, окрашенные иначе: синие, золотые пятна. Наконец клубы тумана рассеялись и появилась стройная фигура дочери Джелаара Араднии. Длинные светлые волосы свободно лежали вокруг ее овального лица, с любовью смотревшего на отца с поверхности зеркала. По свою сторону этого зеркала она протянула к нему свои руки:
– Привет, папа! – прошептала она, бодро улыбаясь со слезинками в глазах, как осколки хрусталя.
Глаза Джелаара тоже были в слезах. Он положил руки на поверхность зеркала так близко к дочери, как только мог:
– Привет, дитя!
Последний год Арадния содержалась в одной, известной только Дюмону, области туманов. Когда Дюмон или Джелаар хотели с ней поговорить, контакт осуществлялся посредством зеркала. С Араднией обращались неплохо, но она была страшно одинока и постоянный страх сковывал ее мысли.
Отпущенные ему Дюмоном полчаса на свидание Джелаар эгоистично хотел бы употребить только на то, чтобы смотреть на дочь, но он отказался от такого проявления чувств. Это время было более для нее, нежели для него:
– Куда, моя дорогая?
– Лес, я думаю, – голос выдавал, как она соскучилась. – На заре. С красивыми существами.
Прежде чем начать, Джелаар кинул взгляд на Драгонейса. Полуэльф тихо сидел в кресле, глядя на Джелаара с мертвецким терпением.
На момент Джелаара посетило подобие жалости. Кошачья грация Драгонейса сменилась деревянной исполнительностью. Его странные глаза более не выражали злого юмора, а его лицо с резкими чертами не выражало никаких эмоций. Но тут Джелаар вспомнил ядовитые насмешки, которые ему пришлось вытерпеть от Драгонейса только за последний год.
Чувство жалости у Джелаара испарилось, как мгла под полуденным солнцем. Что бы ни случилось с полуэльфом, он это заслужил, в отличие от других ходячих мертвецов на борту.
Иллюзионист распростер руки и начал бормотать заклинание.
Желтый свет фонаря Драгонейса отступил в сумерки. Можно было слышать тихое чирикание птиц и едва слышный шелест бриза. Перед жадными глазами Араднии стала разворачиваться картина.