Искусство быть счастливым - читать онлайн книгу. Автор: Его Святейшество Далай-лама XIV, Говард К. Катлер cтр.№ 40

Можно только догадываться, на что была бы похожа наша жизнь, если бы у нас не было никаких врагов и трудностей. Если бы с колыбели и до смертного одра нас окружали только доброжелательные люди, которые поддерживали бы нас, холили и лелеяли, кормили с ложечки перетертой пищей, развлекали бы нас, корча смешные гримасы. Если бы нас с рождения носили в лукошке, — а позже и на носилках, — не заставляли напрягаться и не испытывали на прочность — короче говоря, обращались бы с нами как с младенцами. На первый взгляд все это кажется заманчивым. Первые несколько месяцев нам бы жилось очень даже неплохо. Но, в конце концов, мы бы превратились в некое подобие желе, в человекообразное существо, чье умственное и психическое развитие остановилось где-то на уровне теленка. Борьба за жизнь делает нас теми, кто мы есть, а враги испытывают нас на прочность, развивая в нас способность к сопротивлению, которая так необходима для развития.

Рассудительность и всесторонний подход в решении проблем и взаимоотношениях с врагами показались мне целесообразными идеями, но я сомневался в том, что все это и вправду может изменить наше отношение к жизни. Я вспомнил, как однажды прочел в интервью, что одной из ежедневных духовных практик Далай-ламы является чтение молитвы «Восемь строф о преобразовании ума». Ее текст был написан тибетским святым Лангри Тангпа в XI веке. Вот отрывок из этой молитвы:

Прочитав эти стихи, я спросил Далай-ламу:

— Мне известно, что вы придаете большое значение этой молитве, но уверены ли вы, что она применима к сегодняшнему дню? Я имею в виду, что она была написана монахом, жившим в монастыре, где самым дурным происшествием могла стать разве что пущенная за спиной сплетня или случайная оплеуха. Неудивительно, что он мог позволить себе «победу им отдать без сожаленья».

С этой точки зрения молитва кажется мне не слишком актуальной.

Я ощущал некоторое самодовольство, поскольку счел свое замечание очень уместным и остроумным.

Далай-лама несколько мгновений размышлял над моими словами, нахмурив брови.

— В ваших словах есть доля истины.

Затем он перешел к разговору о современных реалиях, в которых эта молитва действительно была бы неактуальна и нуждалась бы в некоторых изменениях. Речь шла о ситуациях, когда необходимо принимать жесткие контрмеры, чтобы защитить от агрессии себя и окружающих.

Вечером я раздумывал о нашем разговоре и заинтересовался двумя обстоятельствами. Во-первых, меня поразила его способность по-новому смотреть на свои убеждения и практики — в данном случае он продемонстрировал готовность пересмотреть отношение к любимой молитве, которая, несомненно, стала частью его личности после стольких лет ее повторения.

Вторая мысль была менее воодушевляющей. Меня переполняло чувство стыда за собственную глупость. Мне пришло в голову высказать предположение, что молитва Далай-ламы может быть неактуальной, поскольку она не согласуется с жестокими реалиями сегодняшнего мира.

Но только сейчас до меня дошло, кому я сказал это, — человеку, который потерял свою страну в результате одного из жесточайших вторжений в истории нашего времени. Человеку, который прожил в изгнании почти четыре десятка лет, в то время как целая нация связывала с ним свои надежды и мечты о свободе. Человеку, обладающему глубоким чувством личной ответственности, который сочувственно выслушивал непрерывный поток беженцев, рассказывающих об убийствах, изнасилованиях, пытках и унижениях, которые тибетцы терпели от китайцев. Мне часто приходилось видеть на его лице выражение бесконечной заботы и печали, когда он слушал эти истории из уст людей, пешком перешедших через Гималаи (такой путь занимает два года) только для того, чтобы хоть раз взглянуть на него.

Эти рассказы были не только о физическом насилии, — часто в них описывались попытки сломить дух тибетцев. Один из беженцев поведал мне о китайской школе, которую его заставляли посещать в детстве в Тибете. Утренние часы в ней были посвящены изучению «маленькой красной книжицы» председателя Мао. Время после обеда отводилось проверке домашнего задания. Большая часть этих «домашних заданий» обычно была направлена на искоренение буддийских традиций тибетцев. К примеру, зная о том, что в буддизме существуют запрет на убийство и вера в драгоценность жизней всех живых существ, один из учителей дал своим ученикам задание убить какое-нибудь существо и на следующий день принести его в школу. Выполнение этого задания оценивалось: каждое мертвое животное приносило определенное количество баллов. Муха стоила один балл, червяк — два, мышь — пять, кошка — десять и так далее. Когда я пересказывал эту историю одному из своих друзей, он покачал головой, выражая свое отвращение, и сказал: «Интересно, сколько баллов получил бы ученик за убийство этого чертового учителя?»

С помощью таких духовных упражнений, как «Восемь строф о преобразовании ума», Далай-лама смог адаптироваться к новой ситуации, продолжая уже сорок лет вести активную кампанию в защиту свободы и прав человека в Тибете. Вместе с тем он проповедовал смирение и сострадание по отношению к китайскому народу, что воодушевило миллионы людей по всему миру. И тут вдруг я — со своим предположением, что эта молитва не слишком соответствует реалиям современного мира. Я до сих пор краснею от стыда каждый раз, когда вспоминаю об этом разговоре.

Как-то раз мне представилась возможность применить на практике метод иного отношения к «врагу», предложенный Далай-ламой. В результате чего я случайно открыл для себя еще один действенный прием. Работая над этой книгой, я посетил несколько лекций Далай-ламы на Восточном побережье США. Обратно домой я летел прямым рейсом до Финикса. У меня было забронировано место у прохода. Я все еще находился под впечатлением от лекций, но мое настроение все равно успело испортиться, пока я садился в заполненный до отказа самолет. Затем я обнаружил, что мне по ошибке выдали посадочный талон на центральное место, и я оказался между крупным мужчиной, у которого была раздражающая манера занимать мой подлокотник, и женщиной среднего возраста, которая мне тоже сразу не понравилась, поскольку я решил, что она нарочно заняла мое место у прохода. В этой женщине было что-то задевающее — слишком резкий голос или чересчур высокомерные замашки, а может, что-то еще. Сразу же после взлета она начала безостановочно болтать с мужчиной, сидящим напротив нее, который оказался ее мужем. Тогда я «галантно» предложил ему поменяться со мной местами, однако он не согласился — им обоим было вполне комфортно на своих местах. Мое раздражение усилилось. Перспектива провести пять долгих часов рядом с этой женщиной казалась мне невыносимой.