Услышав это, Гуров скрипнул зубами и закрыл глаза – череда смертей продолжалась.
– Дайте бумаги посмотреть, – попросил он.
– Держите, там все в порядке. Правда, вместо предсмертной записки «чистуха», что это он по машине Болотина стрелял, но какая разница, если вдуматься? Образец его почерка ребята взяли, сравним и, если совпадет, дело закроем.
Гуров внимательно все прочитал и спросил:
– Что криминалисты говорят? Он сам повесился или помогли?
– Так им еще никто не занимался, очередь не дошла.
– Это сказочно хорошо! – обрадовался Лев и позвонил Орлову: – Петр! Ты где?
– Не поверишь! Дома!
– Рад за тебя, значит, будешь оттуда командовать. Помнишь, я говорил, что нашел стрелка? Так вот, хотел я с ним поговорить задушевно, а он уже с чертями в аду беседует. Его сегодня повешенным нашли. Чистосердечное признание рядом, раскаивался он, что людей погубил, вот совесть и замучила. А меня вот подозрения мучают, что не сам он руки на себя наложил. Бумаги я сейчас заберу и нашим экспертам отвезу, а ты распорядись, чтобы труп к нам переправили, пусть наши умельцы над ним помудрят.
– Думаешь, отомстили? Но кто?
– Если окажется, что его убили, то я знаю, кто. Но об этом потом.
Забрав под расписку документы, Гуров заехал на работу и отдал их экспертам, а затем отправился домой, чтобы успеть убраться к приходу Степана. Гостем его, конечно, назвать было нельзя – свой человек, но все равно неудобно.
Парень приехал радостно возбужденный и, кинув на стол старую, обтрепавшуюся по краям тоненькую папку, сказал почему-то по-украински:
– Ось, побачьте!
Гуров открыл папку, прочитал все, что в ней было, и, закрыв ее, задумчиво посмотрел на Степана.
– Каково? – спросил тот. – Да никто никогда в жизни не поверит, что безграмотный мальчишка из семьи потомственных алкоголиков, который попал в малолетку за систематические кражи, потому что в доме жрать было нечего, смог стать выдающимся аферистом, ворочающим десятками, если не сотнями миллионов долларов. Кроме того, волосы можно красить, можно носить цветные линзы, но нельзя изменить группу крови с третьей на первую. Это уже из области фантастики. Так что Ольшевский – никакой не Ольшевский, а черт знает кто!
– И я тоже, хоть и не черт, – усмехнулся Лев. – Это Горюнов Юлий Павлович, старший брат Болотиной по матери.
Степан застыл с открытым ртом, уставившись на него во все глаза, а потом пробормотал:
– А пойду-ка я водички изопью. – Вернувшись с кухни, осторожно спросил: – И давно знаете?
– Окончательно убедился только сейчас, а подозревать начал, когда Лика сделанные в больнице фотографии показывала. Понимаешь, Ольга в свое время просила меня найти ее брата и давала его последние фотографии, на которых ему было пятнадцать лет. Тогда я его не нашел, точнее, живого, потому что по всем документам он проходил как погибший на железнодорожных путях – не успел перебежать и под поезд попал. А с памятью у меня все в порядке. Видимо, Горюнов, не зная о том, что настоящий Ольшевский был в малолетке, его имя себе и взял, чтобы мать не нашла.
– Теперь понятно, откуда взялись ресторан «Юла», ЧОП «Юлиан» и кличка Цезарь, – покивал парень. – Тоска по прошлому обуяла. А тут он узнал, что у его сестры такое горе приключилось, вот за нее с племянницами и вписался. Ну, семья – это святое. Я бы тоже вписался.
– С ума сошел?! – возмутился Гуров.
– Лев Иванович, простите, но вам не понять – у вас семьи нет.
Стараясь не показать, как больно ударили его эти слова, Лев буркнул, что пойдет варить кофе, и ушел в кухню, но чертов Степан пошел за ним. Кажется, до него дошло, что брякнул что-то не то, и он начал оправдываться, но Гуров оборвал его:
– Все в порядке! Ты сказал истинную правду: у меня действительно нет семьи. И давай лучше о деле. На, почитай! – Он протянул парню взятые в отделении полиции документы.
– Вы думаете, что это Ольшевский отомстил за родню?
– Если выяснится, что смерть насильственная, то да! – уверенно заявил Лев. – Не своими руками, конечно, но по его приказу. Ты на дату на чистосердечном внимание обрати – среда! Оперативно сработал!
– Так он с сестрой почти час разговаривал, все у нее выяснил. Если бы вы с ней поговорили, может, тоже сразу же все поняли бы.
– После того, как она меня на всю страну грязью поливала?! – взвился Гуров.
– А почему вы, кстати, с Болотиным-то разошлись?
– Не важно, – пробормотал Лев, потому что для него признать свою ошибку было смерти подобно, но потом подумал, что Савельевы при желании сами могут спросить у Александрова, и процедил сквозь зубы: – Я виноват. Тогда, три года назад, я обвинил его в том, чего он не делал. А узнал об этом только во вторник.
– Ну, тогда понятно, почему ни Ольга, ни Мария к вам за помощью не обратились, – покивал Степан и, чтобы оставить эту неприятную для Гурова тему, сказал: – Кстати, ни Мария, ни девочки так и не прилетели.
– Вот и найди мне завтра Ольшевского хоть из-под земли! Есть у меня о чем с ним поговорить!
– Увы и ах! – развел руками Степан. – У нас такая запарка, что не продохнуть. Почти казарменное положение. Я ненадолго вырвался, чтобы вам все рассказать, и уже снова бежать надо, так что я кофе пить не буду.
– Но хоть получается что-то? – спросил Лев, провожая его до двери.
– Тьфу-тьфу-тьфу! – поплевал тот через левое плечо и этим ограничился.
Проводив Степана, Гуров вернулся в кухню, увидел залитую сбежавшим кофе плиту и вылил его остатки в раковину. Сбежавший кофе – уже не кофе. Перейдя в зал и устроившись в кресле, он стал размышлять, что ему делать с Ольшевским. Обнаглел ведь, мерзавец! Ему было сказано: вернуть Марию и девочек в Москву, а их до сих пор нет. С одной стороны, особо авторитетным вором Ольшевский быть не мог – статьи не те, а с другой – выбрали-то именно его. И трогать его без веских оснований и железных доказательств, которых пока не было, нельзя! Как бы к нему ни относились остальные воры, на его защиту встанут все – Гуров ведь покусится на десятилетиями установленные законы и понятия.
А Мария не особо ему и нужна, потому что деваться ей некуда, все равно вернется в свою квартиру и свое получит – уж ее-то участие в похищении детей ни у кого сомнений не вызовет. За девочек Лев и вовсе не волновался – раз Ольшевский так вписался за своих родных, то с их голов волос не упадет. Нет, тут дело было в принципе! Гуров он или нет в конце концов? И если он сказал, чтобы их вернули, а этого не сделали, то пусть этот выскочка пеняет на себя. Лев решил позвонить Ольшевскому, но, сколько ни набирал его номер, тот не отвечал. Так и не дозвонившись, он лег спать с твердым решением добрать все недобранное, потому что, пока криминалисты не скажут свое веское слово, ему на работе делать нечего.