Прыжок в длину - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Славникова cтр.№ 53

Ведерников все ждал, когда неприятель зашлет к нему тренера дядю Саню, как самого яростного поборника ведерниковской спортивной чести. Где-то в нижних ящиках стола, под ветхими кудрями продуктовых чеков и слипшимися рекламными буклетами, все еще хранился одеревеневший листок с резкими буквами «ДЕШЕВКА ТЫ ОЛЕГ». А собственно, почему? Разве он, Ведерников, зазывал тренера к себе домой, разве просил себя возить на дурацкий колясочный баскетбол? Он только подчинялся, а чего ради – неизвестно. Разве жизнь Ведерникова не принадлежит ему самому – по крайней мере, тому обрубку тела и личности, что осталась от прежнего, подававшего надежды юниора? И все-таки при мысли о тренере в груди у Ведерникова шевелился противный сквознячок.

Однажды во время прогулки – жара стояла такая, что лужи, полные листьев, перепрели, от ослабевшего шепелявого фонтана, над которым из последних сил держалась лиловая радуга, почему-то тянуло бензином, – Ведерников вдруг почувствовал, что дядя Саня здесь, прямо за спиной. Он резко обернулся, едва не споткнувшись о собственную трость. Какой-то низкорослый алкаш, кое-как умещаясь в серой, как пепел, лиственной тени, разбалтывал содержимое плаксивой винной бутылки, и выражение его печеной морды перед первым глотком было такое, будто алкашу вот-вот, через половину секунды, топором отрубят голову. Эта осклабленная, с каким-то страшным натяжением морщин предсмертная гримаса вдруг обдала Ведерникова волной узнавания. Однако же алкаш, теперь блаженно глотавший из гортанно бормочущей бутыли дурное питье, быть дядей Саней никак не мог. Тут и с ростом не выходило, а к тому же дядя Саня был лыс, а у алкаша из-под грязной бейсболки свисали какие-то косматые паутины, определенно никогда не знавшие расчески. Лицо пьянчуги ни о чем Ведерникову не говорило: черты его настолько слиплись, спеклись, что морда алкаша состояла, по сути, из нескольких глубоких извилин да сломанного носа, похожего на плохо выжатый тюбик масляной краски. Заметив, что за ним наблюдают, алкаш с неприятным чпокающим звуком оторвался от своей бутыли, сразу запотевшей, отсалютовал Ведерникову этим грешным сосудом и потащился, шаркая белесыми башмачищами, куда-то к ларькам.

Возникали еще люди из прошлого. Процесс, несомненно, двигался усилиями Мотылева, и персонажи, им отобранные, казались уже загримированными, не вполне узнаваемыми, зато подготовленными к съемке. Притащилась географичка, уже совершенно дряхлая, в усах и помаде, с облупленной клюкой, ходившей ходуном под ее холодной венозной лапкой, похожей на какой-то вареный овощ. Географичку сопровождала дочь, горбоносая, в седеющей шапке кудрей, в массивных очках: при виде ее Ведерникову живо вспомнился кабинет географии, блеск граненой указки, тяжелые, как шкуры, жухлой пленкой подклеенные карты, имевшие привычку сходить лавиной за хлипкий фанерный шкаф. Из разговора выяснилось, что Ведерников угадал: дочери предстояло сыграть роль географички в готовящемся шоу, а самой учительнице было предложено – за солидную сумму, которую гостьи постеснялись озвучить, – дать большое интервью.

Буквально через день после географички в дверь Ведерникова робко, с запинкой позвонил небольшой мужичонка, одетый в новенький чернильно-синий ватник, в новые же, явно мужичонке великоватые кирзовые сапоги, в которые были заправлены полосатые порточки, словно взятые из костюмерной фольклорного ансамбля. Ото всей этой нелепой одежды явственно пахло сельским магазином; одна картонная этикетка свисала из-под необмятой телогреечной полы, другая торчала у мужичонки из-за шиворота, заставляя беднягу то и дело дергать шеей и почесываться. Несмотря на то, что в начале недели зной сменился пасмурной погодой, отдававшей мокрым пеплом, маскарад мужичонки явно не соответствовал сезону: очень красное лицо его было все в горячем бисере, мужичонка отдувался и тряс на груди тяжелую одежу, чтобы дать задохнувшемуся телу немного воздуха. В отличие от других мотылевских засланцев, этот гость в квартиру не полез, а, неразборчиво бормоча, перевалил вместо себя через порожек увесистый сидячий мешок, с которого на паркет просыпалось немного серой земли. Затем, неловко поклонившись, мужичонка попятился к лифту, над которым чахлый огонек свидетельствовал, что кабина стоит на первом этаже. Тем не менее мужичонка преспокойно провалился в шахту спиной вперед, отчего сомкнутые двери заколыхались, нежно потерлись друг о дружку, а когда заново отвердели, старая нехорошая надпись, выцарапанная неизвестными много лет назад, оказалась перевернута кверху ногами.

Тут только Ведерников и Лида сообразили, что к ним приходил папаша Караваев собственной персоной. Оставалось только удивляться цепкости Мотылева, сумевшего задействовать в проекте даже нервное привидение. В мешке, вполне материальном, обнаружилась молодая картошка – чистая, крепкая, желтая, как груша. Несмотря на настояния Ведерникова, Лида отказалась выбрасывать еду; картошка между тем оказалась отменно вкусна, словно от природы пропитана маслом, и сколько Лида ни стряпала из нее гарниров, сколько ни пекла нежнейших зажаристых шанежек – мешок только пересаживался поудобнее в углу за холодильником, но оставался полным под самую завязку.

* * *

Ведерников не сомневался, что Мотылев уже добрался до негодяйчика – до него в первую очередь. Ему было даже интересно, как Женечка с ним об этом заговорит.

Обыкновенно негодяйчик навещал своего спасителя по вторникам и всегда обставлял свои визиты некоторой скромной торжественностью. На этот раз пацанчика буквально распирало, он даже двигался осмотрительно, будто беременная женщина; задержавшись в прихожей, он занял собой и своим сдержанным сиянием все широкое, тоже как будто надувшееся зеркало и несколько минут укладывал пласты волос специальной мелконькой расческой, проводя вслед за нею ласковой ладонью, как бы сам себя поощряя за хорошие дела.

Часто, приходя к своему спасителю, негодяйчик приносил в подарок какое-нибудь необычное спиртное, от британского имбирного ликера, от которого язык и небо делались шелковыми, до целебной китайской настойки с волосатым корнем внутри. На этот раз Женечка торжественно извлек из пакета темную коробку, пышно выложенную с испода гробовым фестончатым атласом, и достал бутылку с алкоголем такого глубокого цвета, что рядом с ним померкли веселенькие Лидины тарелки, а поставленные в вазочку мелкие астры стали как мухи. «Курвуазье, восемьдесят лет выдержки», – скромно заметил негодяйчик, наполняя на четверть пузатые бокалы, не очень хорошо протертые. «Сколько же ты заплатил за эту бутылку?!» – гневно воскликнула Лида, появляясь из кухни с блюдом горячих, истекающих соком котлет, грубый плотский дух которых сразу заглушил поплывший было из бокалов аромат плодовых садов. «Нисколько не платил, – солидно ответил Женечка, качая в горилловой горсти медлительный коньяк. – Люди были должны, люди рассчитались. Ну, и уважение оказали, как без этого». «И за что тебя так уважают?» – иронически спросил Ведерников, наблюдая, как золотой алкоголь ласкает стенки бокала, отчего становятся заметны недотертые старые пятна. «За порядочность и доброту, – без тени смущения проговорил негодяйчик. – Чтобы быть порядочным и добрым, не надо никаких особенных талантов. Это каждый человек может. Только вот не каждый желает», – добавил он со вздохом и, расправив большим и указательным жесткие усишки, сделал маленький, с горошину, первый глоток.