Одуванчики в инее - читать онлайн книгу. Автор: Маргарита Зверева cтр.№ 54

Вопреки всякой логике он не отрастил длинные волосы, за которыми можно было хоть частично спрятать свою безобразность, а остригся почти налысо, и короткий желтоватый ежик шипами торчал на его голове. Когда он ходил по улицам, за него цеплялись взгляды прохожих, обычно направленные на витрины или на самих себя, а дети тыкали в него пальчиками, по которым взрослые, шикая, хлопали.

У него не могло быть другого прозвища. Это Гаврюшка поняла, как только увидела его. Сперва она ощущала одно лишь отвращение и даже некую ненависть за то, что он осмеливался ступать в их двор и распугивать птиц. Но вскоре она заметила, как он гладил собак и как собаки смотрели ему в глаза каким-то странно знающим взглядом, словно они хранили какую-то общую тайну. Они принюхивались к шрамам на его руках и еле заметно склоняли мохнатые головы. А Гаврюшка бросалась к ним, как только тяжелая дверь подъезда захлопывалась за Франкенштейном, и пыталась вычитать что-то в их спокойных собачьих глазах. Но, как и полагается, собаки умели не выдавать чужих секретов.

Так что Гаврюшке ничего не оставалось, как мысленно попрощаться с семьей и друзьями и отправиться по следам впечатляющего гостя. Буквально пару недель тому назад Гаврюшка просто махнула бы рукой на такую рискованную затею, но теперь ей нечего было терять. Вернее, так она решила. Что ей больше нечего было терять. И укутавшись по нос в колючий шерстяной шарф, она бежала по грязно-белым мостовым, чтобы поспеть за своим свидетелем.

Шли они долго. Так долго, что Гаврюшкины носки начали промокать, несмотря на сравнительно новые сапоги, а пронизывающий ветер посвистывал в ушах, невзирая на шапку, которую она натянула так, что еле видела перед собой дорогу. Они шли мимо спящих домов, каналов и станций метро, мимо бездомных собак и бездомных людей, мимо серых подъездов и мимо серого неба. Пока многоэтажки не стали выше и реже и вместо станций метро не появились платформы с просвистывающими электричками. Гаврюшка уже давно бросила запоминать дорогу и надеялась только на эти самые станции, по которым уж как-нибудь смогла бы сориентироваться, если, конечно, ей суждено было отправиться в обратный путь.

Франкенштейн шел быстро и целеустремленно, не оборачиваясь и не оглядываясь по сторонам. И через некоторое время преследования Гаврюшка заметила, как сама расслабилась и поддалась своим мрачным думам. Мешали ей лишь холод, ветер и усталость, которые все-таки заставляли ее вырываться из плена мыслей и нагонять жертву.

И только когда Франкенштейн внезапно остановился у закрытых ворот посреди длинного шаткого забора, Гаврюшка окончательно очнулась, испугалась и замерла. Вокруг нее стоял рокот собачьего лая и дребезжания железных клеток. Ворота открылись со скрипом ржавой пилы, лязгнувшей своими зубьями, и проглотили в один миг того, за кем она следила так невыносимо долго. Гаврюшка тихо вскрикнула, бросилась к закрывающейся двери и еле успела задержать ее до того, как она захлопнулась. «Городской приют» – гласила небрежная надпись, сделанная не то мелом, не то старой белой краской на шелушившейся, как сухая рыба, поверхности.

Приоткрыв ворота ровно настолько, что можно было протиснуться, она проскользнула вовнутрь, и ржавый скрип снова резанул по ее ушам. Во все стороны тянулись бесконечные ряды вольеров, по которым с ревом и воем носились дворняги, а земля была устлана зловещим слоем темнющей вязкой грязи. Гаврюшка вся покрылись мурашками под своим толстым пальто. Ни с того ни с сего она поняла, что ей все-таки есть что терять, будь то хоть теплое местечко под одеялом.

«Может, на этом и хватит сегодняшних откровений? – взмолилась Гаврюшка и попятилась обратно к выходу. – Зря, зря, зря я…»

И тут она заверещала пуще всех приютских собак, вместе взятых, потому что на ее плечо опустилась тяжелая ладонь, и Гаврюшке не надо было гадать, кому она могла принадлежать. Одним отчаянным рывком она вырвалась из цепкой хватки и плюхнулась на четвереньки в грязь.

– Ну, зачем же ты так, девочка? – прозвучал раздосадованный голос за ее спиной. – Как тебя тут теперь отмыть? Думаю, не захочешь вместе с собаками из шланга поливаться.

Гаврюшка в припадке животной паники перевернулась лицом к своей погибели и закричала пуще прежнего. Франкенштейн наблюдал за ней в недоумении. Внезапно Гаврюшка заставила себя прекратить полоумничать и барахтаться в грязи. Даже сквозь шрамы она разглядела отнюдь не злобное выражение лица Франкенштейна. Светлые глаза его были уставшими и расстроенными, немного удивленными, но не гневными.

– И что мне теперь с тобой делать? – устало спросил он вымазанную с головы до ног гостью. – Ты ж еще сейчас замерзнешь и хватанешь простуду.

– Хватану, наверное, – стыдливо пробормотала Гаврюшка и, оглядевшись, покачала головой. – Боже мой, какая я свинья…

Франкенштейн подступил к ней, выбирая наименее глубокие места, как в болоте, и поставил на ноги. Гаврюшка с удовольствием бы утонула в том самом месиве, из которого ее достали.

– Простите, – протянула она понуро.

– Это ты у себя прощения проси, – вздохнул Франкенштейн. – Пошли, что ли, сохнуть?

Так Гаврюшка познакомилась с охранником приюта и уже вскоре распивала чай в его будке. Звали Франкенштейна Захар Севастий.

В первый же день она напросилась волонтером в питомник, уверив господина Севастия, что родители ее в курсе происходящего и уже даже написали ужасно официальное письменное согласие, которое она должна не забыть принести.

Господин Севастий с расположением относился к новому малолетнему волонтеру и с особой радостью рассказывал Гаврюшке про характеры своих многочисленных подопечных. Собаки обожали его. В какой-то момент Гаврюшка даже засомневалась, что они были бы рады найти хозяев и уехать от своего покровителя. Шрамы его быстро перестали пугать ее или попросту привлекать внимание. Гаврюшка воспринимала их как неотъемлемую часть черт лица господина Севастия и сперва даже забыла спросить, откуда они взялись. А когда она все-таки задала ему этот вопрос, не успела заметить болезненную перемену выражения его глаз, так как была окликнута другим волонтером.

Гаврюшка быстро привыкла к тягучей грязи и холоду, вечно царившему в приюте, и бежала сюда, уже почти позабыв о своей миссии. Дома она терпела мамины насмешки и истерики и стойко отмалчивалась на все вопросы со стороны братьев. Но день, когда ей суждено было узнать страшную правду, настал с судьбоносной неотвратимостью.

И исходила эта правда из уст того самого худощавого волонтера, который как-то раз помешал моменту откровения.

– Так его те же самые собаки покусали, – выпалил веснушчатый парень, приподняв брови. – Это же все знают!

Представление о том, что какая-либо собака могла испытывать к Захару Севастию хоть мало-мальски негативные чувства, было настолько несуразным, что Гаврюшка невольно рассмеялась.

– Не веришь, не верь, – обиделся волонтер и сплюнул. – Но у него вовсе не светлое прошлое. Все это знают, все! Он этого не скрывает!

Смех Гаврюшки застрял где-то на полпути. Ей показалось, что серое небо еще более сгустило мрачность и тяжелым гнетом нависло над ними. Ей не хотелось произносить напрашивающихся слов, но они сами сползли с губ.