Цена вопроса. Том 1 - читать онлайн книгу. Автор: Александра Маринина cтр.№ 37

– Вы мои сладкие, – заворковал он, – вы мои золотые, идите скорее, я вам вкусненького дам. Умнички мои, поняли, что это Валера пришел, вышли к нам, пушистенькие мои сокровища.

Ганя с видом полного осознания собственных правомочий немедленно вспрыгнул на колени хозяина, Настя же, обнюхав ноги генерала и презрительно фыркнув, села слева от Олега Дмитриевича и вперила в него требовательный взгляд зеленых глаз.

– Это у меня рука сыром пахнет, – счастливо рассмеялся Шарков-старший. – Я же в левой руке кусок держал, когда резал, а в правой нож. Настюшка за сыр жизнь отдаст, уж до того любит!

Он отломил крошечную полоску сыра и протянул кошке. Та аккуратно взяла и тут же отошла подальше, чтобы не пришлось делиться с братом.

– Пап, не кормил бы ты их со стола, – укоризненно проговорил Валерий Олегович. – Все ведь говорят, что это вредно.

– Говорят, – согласился отец. – Но сердце-то – не камень. Не могу я не дать им, когда они так смотрят. Что у меня в жизни есть, кроме тебя да этих котов? Внук? Больно я ему нужен, звонит раз в два-три месяца, да и то только потому, что вроде как обязан, а не по интересу и не по зову души. Правнучка? Имела она меня в крупном виду. У нее и родители есть, и бабушек-дедушек полный комплект, даже с избытком, на кой ляд ей сдался такой старый пень, как я? Нет, Валерка, я себя обманывать так и не научился, правду вижу и честно себе в ней признаюсь. А коты у меня старенькие уже, им по четырнадцать исполнилось, не ровен час – покинут они меня. В любой момент могут. Для них это очень солидный возраст. И останешься у меня только ты. Жены нет, других детей не завели. Ты один. И если, не дай бог, с тобой что-то случится, я жить не буду. Ты это помни и учитывай.

Валерий Олегович похолодел, но лицо сохранил и ответил, стараясь выглядеть беззаботным:

– Да что со мной может случиться-то? Я же не на оперативной работе, а так, в главке сижу, штаны протираю, бумажки перебираю.

Ему захотелось сменить тему. Обсуждать вопрос о том, может ли с ним случиться что-нибудь плохое, было невыносимо.

– Кстати, о главке: в соседнем департаменте одного из руководителей арестовали, нашли у него при обыске огромные суммы наличными, а он от всего отпирался, утверждал, что деньги не его. Сначала все смеялись, а потом оказалось, что это общак, то есть деньги и в самом деле ему не принадлежали. Начальник департамента сделал заявление для прессы, так я хотел у тебя спросить…

– И не спрашивай, – резко оборвал сына Олег Дмитриевич. – Ничего этого не знаю и знать не хочу. Тебе прекрасно известно, что я все эти бредни по телевизору и по радио не слушаю. Не надо мне этого.

Да, Валерий Олегович знал, что его отец уже много лет принципиально не смотрит и не слушает новостные программы. Радио он не включал вообще никогда, а в телевизоре пользовался только несколькими из двух сотен каналов: его интересовали передачи о природе, о животных, о географии и путешествиях, а также старые фильмы, советские и иностранные, но снятые непременно до 1990 года. Майор в отставке не принял изменившегося мира и умышленно отрезал себя от него, отказавшись от любой информации об этом мире и таким образом вычеркнув его из своей жизни. Он не хотел ничего знать ни о выборах, ни о скандалах с депутатами, ни об изменениях в законодательстве, ни о шоу-бизнесе и свадьбах и разводах звезд. Ни политика, ни экономика его не интересовали. Менявшийся мир отверг его, и в ответ на это Олег Дмитриевич отверг окружающую действительность. Если я вам не нужен, то и вы мне не интересны. После отставки он пытался найти работу по специальности, но оказался востребован только в качестве «решальщика вопросов» и «заносчика конвертов». Майор Шарков слишком уважал себя, чтобы пойти на такое унижение даже за очень приличные деньги. Пенсии вполне хватало на приемлемое существование без особых запросов, детей содержать не нужно, жена умерла… Для чего колотиться и карабкаться, пытаясь заново выстроить жизнь, на которую плюнули те, с кем он служил долгие годы, а плевок еще и растерли? Какое-то время он искал утешения в спиртном, потом очнулся и несколько лет истово занимался старенькой дачей, что-то сажал, полол, разводил, перестраивал. Но в конце концов остыл, стало скучно. Тогда прилип к телевизору, благо каналов в те времена становилось с каждым днем все больше, и передачи были совсем не похожи на те, которые показывали в советское время. На интересе к телевидению продержался долго, лет десять. А потом в один момент – как отрезало.

Все это генерал Шарков прекрасно знал. Но он так не хотел, чтобы разговор с отцом вертелся вокруг ухода Лены или вокруг неприятной темы «если с тобой что-нибудь случится»! О политике Олег Дмитриевич рассуждать не хочет и не может, об экономике тоже, светские сплетни его не интересуют. С удовольствием он обсуждает только своих котов, но и эта тема чревата выходом на опасную стезю «они уже старенькие, они в любой момент могут меня покинуть». Не может Валерий Олегович поддерживать такой разговор, ну не может он! Запас его сил не бесконечен.

Остается только одна тема: МВД и его проблемы, работа полиции, кадровые перестановки. И безопасно, и отцу, как говорится, по специальности.

Поэтому такой резкий категоричный отказ обсуждать ЧП с министерским чиновником Валерия Олеговича несколько обескуражил.

– Папа, ну неужели тебе не интересно, что происходит в нашей полиции, в нашем министерстве? – удивился он. – Ну, я понимаю, ты не хочешь слушать про идиотов-депутатов, про сомнительные законодательные инициативы, про экономические провалы, про санкции, про Трампа и все такое. Но ведь я рассказываю о системе, в которой ты служил столько лет, о деле, которому ты посвятил всю профессиональную жизнь. Как же это может быть не интересным?

Олег Дмитриевич наклонился, взял на руки кошку Настю, давно уже занявшую свою позицию слева от хозяина, где повкуснее пахло. Потревоженный движением Ганя недовольно заворчал и попытался распластаться и занять побольше места на коленях старика, чтобы Насте негде было устроиться. Олег Дмитриевич хмыкнул и усадил кошку себе на плечо.

– Знаешь, сынок, я тоже когда-то был дураком и наивно полагал, что работа, профессия, карьера – это вся моя жизнь. Не просто полагал, а искренне верил, был убежден. Нас ведь так воспитывали: умри, но работу выполни и перевыполни, потому что твоя жизнь – это пыль, стройматериал, а вот работа, дело – это все, главный смысл и главная цель. Но вот меня отправили в отставку, и не просто отправили – в спину плюнули. За все то, что я делал тридцать пять лет. Да, звезд с неба я не хватал, другие за тридцать пять лет службы до высоких должностей дорастали, а я так и задержался в должности старшего опера в ОБХСС. Но я работал честно, я работал хорошо, у меня агентура была – дай бог каждому, да не какая-нибудь липовая, на бумажках, а настоящая, работающая. Я много чего интересного знал, может быть, даже и лишнего, не по рангу мне было такое знать. И своей работой я гордился, и ее результатами, и своими умениями и опытом. И думал, что нет в жизни ничего важнее, чем схватить за шиворот расхитителя, мошенника или взяточника. И что вообще ничего в этой жизни нет другого, только моя работа. А потом оказалось, что твоей мамы больше нет, и мне никто не вернет тех праздников и выходных, которые я с ней не провел, и тех отпусков, в которые не смог поехать с ней. И никто мне не вернет тебя маленького, чтобы я мог видеть каждый день, как ты растешь, меняешься, узнаешь мир, учишься говорить, читать, писать, как постепенно из малыша становишься мальчиком, из мальчика – юношей, потом мужчиной. Никто не вернет маминого здоровья и нервных клеток, которые она тратила, волнуясь за меня и переживая. И тогда я понял, что работа, профессия, дело – это, конечно, хорошо и нужно, но это не вся жизнь. Вот у меня отняли профессию, а я живу. Все живу и живу… И меня забыли в тот же день, как я подал рапорт. К вечеру уже и забыли. Два-три месяца кое-кто еще позванивал из вежливости, а потом перестали. Ни я сам, ни моя работа никому оказались не нужны. Это иллюзия, сынок, будто бы человек умирает, а дело его живет. Неправда это. Дело забывается быстро. Имя может остаться в веках, а дело – нет. Вот ты парень у меня образованный, а можешь мне с ходу ответить, что было делом всей жизни… ну, скажем, Вернадского?