Тут следует прервать фонтан профессорских инсинуаций и напомнить мистеру Даллину подзабытую, но горькую пилюлю, которую ему преподнесла его собственная судьба. В третьей главе этой книги читатель встретился с резидентом НКВД Орловым-Фельдбиным, бежавшим на Запад и усердно служившим новым хозяевам. Усердие это вылилось помимо прочего в то, что перебежчик заподозрил чету Даллиных в соучастии в шпионской работе в пользу СССР, о чём не преминул донести властям США.
Разбирать детали доноса мы не будем. Суть его в том, что Орлов-Фельдбин, разоблачая некоего советского агента, наткнулся на явное сопротивление этому со стороны Даллиных. Осознав свою оплошность, Даллины ринулись развенчивать агента, которого недавно защищали. Они обливали его грязью ещё более рьяно, чем сам Орлов-Фельдбин. В дурно пахнущую историю оказались втянуты многие сотрудники американских охранных ведомств и даже сенаторы.
Какой нагоняй получила супружеская пара от своих патронов, мне неизвестно. Но полагаю, что нервов им потрепали немало. А уж как Орлов-Фельдбин расстарался в этой нервотрёпке, можно только представить. Налицо был факт злобной перебранки, мерзких происков, подковёрной драки в самой «демократической» шпионской службе мира. А профессор Даллин, отрабатывая тот давний грех, усиленно потчевал нас в книге историями о конфликтах внутри «тоталитарной» советской службы.
Проблема не в том, что советским спецслужбистам, с их специфическими трудностями, не была свойственна грызня, сопровождающая деятельность подавляющего большинства их западных коллег, о чём те сами весьма откровенно периодически сообщают. Проблема в другом.
Социалистическая разведка предназначена для информационного и организационного обеспечивания интересов государства, его потребностей в идейной, военной, экономической и политической защите, имеющей цельное общественное выражение. А у её капиталистических аналогов к соблюдению интересов государства примешиваются — и весьма значительно — задачи весьма противоречивого свойства. А именно: соблюдение интересов национальных и транснациональных корпораций, могущественных политико-экономических групп, занимающихся локальными, региональными, глобальными переделами власти и собственности. Таким образом, защита государства начинает сплошь и рядом обретать частное финансово-имущественное выражение, далеко не всегда совпадающее с общественными потребностями. Согласитесь, что государственные правоохранительные организации или их отдельные подразделения, задействованные в качестве частной лавочки — это очень по-капиталистически. И это очень конфликтоёмкое явление.
Отсюда вытекает особая роль, отводимая идеологической обслуге.
Но разведка и контрразведка? Её-то роль какое отношение имеет к идеологии?
Ельцинские «реформы» нанесли урон ГРУ, но ещё успешнее исковеркали систему бывшего КГБ, вполне профессионально выстроенную (хотя и политически неэффективную в позднесоветское время). В частности, от неё отделили службу внешней разведки. И вот в девяностых годах один из её чинов глубокомысленно изрёк: мы руководствуемся сейчас не идеологией, а действуем в национальных интересах нашего государства. При этом он вполне справедливо уверял, что политика — основное содержание разведдеятельности.
Небось, какой-нибудь неопытный новичок, из выскочек, — скажете вы, и ошибётесь. Генерал, кадровый советский разведчик, работал во множестве стран, был вхож в высшие инстанции СССР, и… ничего не понял в главном, в существе своей деятельности, во многом из того, что тогда творилось вокруг него и что сейчас творится вокруг всех нас.
Политика, мой генерал, — это и есть идеология. Или, если хотите, наоборот. Разведка без идеологии — это нонсенс, это похуже, чем партия без идеологии. Может быть, голубчик, вы хотели сказать, что перестали руководствоваться идеологией коммунистической, да постеснялись?
Сфера идеологии окутывает жизнь социальную в точности, как земная атмосфера окутывает жизнь природную. Земная атмосфера может быть чистой и оздоровляющей, грязной и отравляющей. Так обстоит и с идеологией. Она прямо либо косвенно проникает и в бедняка, и в богача, проникает во всё — в разум, душу, тело. Она — в полизначности бытия.
Сфера её охватывает не только правительство или оппозицию, предвыборные митинги или передовицы в газетах, партсобрания или воцерковление, другие характерные точки приложения идеологем. Она проявляется даже в таких, вроде бы независимых от неё областях, как «невинное» производство детских игрушек. Буржуазные идеологи не скрывают, что, например, посредством куклы «Барби» пропагандируют не просто американские стандарты красоты, а американский образ жизни в его совокупности. Идеология вбирает в себя такую будто бы аполитичную вещь, как музыка. Хорошо было подмечено одним западным деятелем: даже просто насвистывая мелодию, человек проходит стадию политического обращения, ритуал социализации. Поэтому не надо удивляться тому, что музыкальная жизнь — предмет постоянной заботы и опеки со стороны спецслужб.
Да, да, нечего моргать глазами и хлопать ушами. Всё логично. Половина населения земного шара — молодёжь, чья роль в жизни страны реально либо потенциально огромна. Это есть огромный стимул для буржуазных разведок, чтобы с пользой для себя проникать в среду молодёжи. И они проникали в самые истоки движений битников, хиппи, панков, клабберов, готов, растаманов и т. д., а значит, причастны к рождению и распространению соответствующих музыкальных стилей. Они негласно обосновались за спиной всех заметных предприятий шоу-бизнеса, рассчитанных на молодёжную среду. И только ограниченные рамки статьи мешают мне подробнее раскрыть это направление в системе политического сыска и внешнего шпионажа.
То, что Российская Федерация демонстративно отказалась от государственной идеологии — это скорее не кретинизм сочинителей её конституции, а их криводушие. Они побоялись открыто узаконить непопулярную и скомпрометированную даже терминологически идеологию позднего капитализма либерального толка, хотя та уже давно легитимизирована всем ходом постперестроечной истории России. В утешение кому-то остаётся принять к сведению, что все ведущие спецслужбы капиталистического мира находятся на побегушках у олигархата, он же международная закулиса, он же главный буржуазный идеолог.
Кстати, вышесказанное применимо и к армии. Ибо вооружённых сил вне политики не было, нет и не будет, хотя имеется прорва спекуляций о противоположном. Армия порой подспудно, но всегда представляет собой не менее политизированную организацию, чем парламент, лишённую, правда, дискуссионной составляющей. Армия — наилучший, наивернейший инструмент политики не столько тогда, когда она великолепно оснащена, сколько, когда она идейно мотивирована и сплочена. Как, собственно, и любая силовая структура с её разведывательными компонентами. И если силовые кадры в этом не признаются хотя бы самим себе, то это сучьи кадры, от которых можно ждать всякой подлости.
Поэтому неслучайна ненависть к карательному органу советской власти, которой сочатся слова, абзацы, главы (да и всё произведение Даллина в целом), демаскирующие пресловутую деидеологизированность автора. А это — признак неполноценности исторического исследования.