– А какая самая яркая звезда? – спросила я.
– Для нас Солнце, но его сейчас не видно.
– Да ты шутник.
– Помимо Солнца, самая яркая – Сириус в созвездии Большого Пса.
– Покажи.
– Сириус виден только в Южном полушарии. Вот если бы мы были в Бразилии…
«Еще побываешь, какие твои годы», – хотелось ободрить парня, но вместо звездного неба перед глазами возникло профессорское послание со зловещим предупреждением. Я поспешила вернуть мечтателя на грешную землю.
– Ты слышал выстрелы?
– Где-то там, внизу. А что?
Он показал направление и подтвердил мою догадку, что стреляли в районе старого домика лесника. Хотелось верить, что это случайное совпадение, но лучше подготовиться к приходу незваных «охотников».
– Да ничего. Идем устраиваться на ночлег. Там Пифик один скучает.
Опираясь о стену, мы посеменили по узкому каменному выступу к «гнезду Коршуна». Семнадцать лет назад я пробиралась в обратном направлении. А сзади расчетливо отстреливался тот, кто дал название этому утесу – Кирилл Коршунов.
…Последняя ночь с Кириллом нас по-настоящему сблизила.
За предыдущие недели, что мы прожили в лесу, я вновь почувствовала себя женщиной. Я ощущала его заинтересованный взгляд всегда: когда делала зарядку под его руководством, разбирала оружие, целилась по мишеням, когда мы вместе готовили еду, а потом я прибиралась, а он сидел рядом, кусал травинки, пытаясь бросить курить, и сразу опускал глаза, как только я оборачивалась к нему. Его глаза излучали странный свет. Будто под слоем льда теплится огонь. И с каждым днем огонь разгорался, а лед подтаивал.
В охотничьем домике спать я ложилась первой. Мне доставалась узкая кровать. Он заходил внутрь спустя час или два и, стараясь не шуметь, укладывался на лавку. Утром, когда я просыпалась, в домике его уже не было. Однажды меня разбудил шум дождя и назойливая муха на щеке. Я разлепила веки и окунулась в распахнутые глаза Кирилла. Его лицо было рядом. Истонченный лед треснул под напором скрытого тепла. Он вздрогнул и отстранился, мужественные щеки покрылись румянцем. Я догадалась, что приняла за муху его осторожный поцелуй.
– Дождь. – Он показал на окно, словно оправдывался.
– Тебя никто не гонит по утрам. – Я сладко потянулась. Одеяло сбилось, обнажив маленькую грудь под расстегнутой просторной рубахой. У меня практически не было одежды, и Кирилл еще в первый день предложил мне свою рубашку в качестве ночной сорочки.
Он посмотрел мне в глаза, потом опустил взгляд ниже. Я видела, что его сжигает бешеное желание. Моя рука поправила распахнутый ворот, ткань прикрыла сосок, пальцы теребили пуговицу под солнечным сплетением, но не спешили ее застегивать. Сердце колотилось, я боялась, что он накинется на меня, и боялась, что он уйдет.
Кирилл вскочил, схватил куртку и выбежал под холодный дождь. Я зажмурилась, в уголках глаз скапливались жгучие слезы.
Крохотное «гнездо» на утесе не походило на дом, а напоминало логово умного зверя. В нем нельзя было встать в полный рост, можно было сидеть, поджав колени, или лежать, с трудом вытянувшись от стены до стены. Всю площадь занимал топчан из прелой соломы. Кирилл привел меня туда под вечер в день первой ликвидации, заставил выпить коньяк и что-то съесть. Мы сидели плечом к плечу, иногда наши колени касались друг друга. Он рассказывал байки о службе в Афгане, из которых следовало, что воевать совсем не страшно. «Это тоже работа», – объяснял он. Кирилл ни словом не упомянул о моей акции у здания мэрии, и я постепенно успокоилась.
Окончательно стемнело. Кирилл долго молчал, потом заворочался, приподнимаясь, и сказал:
– Ты располагайся. Я буду дежурить снаружи.
– Подожди. – Я дернула его за рукав. Он шлепнулся, угодив коленом между моих ног, которые я тут же сжала.
– Что?
Я почти не видела его лица, лишь чувствовала горячее дыхание. Он был гораздо ближе, чем в то утро, когда ушел под дождь.
– Кажется, накрапывает, – выдавила я.
– Не слышно. Здесь тонкая стенка.
– Точно капает.
– Я могу посмотреть.
– Дурень! Я больше не пущу тебя под дождь. – Он опешил от громкого возгласа. Я нащупала ладонями его щеки. Они кололись. Мягко и приятно. Я перешла на шепот. – А в то утро, когда я еще спала… Ты меня поцеловал?
– Что?
– Ты коснулся меня губами. Только я не разобрала куда? Повтори…
– Светлая, – выдохнул он в мои раскрытые губы.
Жаркие объятия, касание языками, сплетение гибких тел. Его вездесущие пальцы рассыпают разряды по моей трепещущей коже. Он – ураган, я – заросшее дикими цветами поле. Он налетает, я раскачиваюсь и порождаю волны. Его жар и холод проникают повсюду, он пронизывает и обволакивает, ласкает и требует. Под неистовым напором урагана дрожит каждая травинка, цветы колышутся и раздвигаются. Я пропускаю его в себя. Ветер и поле становятся единым организмом. Его энергия овладевает мной. Я в его власти, но и ветер не в силах вырваться из аромата цепких диких цветов. Поле волнуется, ходит волнами, превращается в бушующее море. Неистовый всплеск и обрушение. Две стихии еще долго успокаиваются, стараясь понять, что же с ними произошло.
Мой палец уткнулся в плотное пятнышко – точку под его ключицей.
– Что это?
– Символ моего везения.
– Объясни.
– Пуля прошла навылет, а вот тому, кто шел сзади, угодила в горло. Он прятался, а я шел первым… Судьба…
– Прятаться не следует? А что же здесь делаем мы?
– Мы любим друг друга. – Кирилл произнес эти простые слова и смутился. Я нежно поймала губами его губы.
Под утро две стихии схлестнулись еще один раз.
А потом мы услышали, как падает камень, сорвавшийся из-под ног чужака. Кирилл босиком выскочил из «гнезда». Его рука сжимала карабин. Он юркнул в кусты, где было заранее подготовлено место для стрельбы. Ствол высунулся меж двух булыжников и нащупал первую цель. Завязалась перестрелка. Кирилл отвечал одиночными, в его сторону били очередями.
Я оделась и вышла, когда первый порыв атакующих был подавлен.
– Тебе надо уходить, Светлая, – взволнованно говорил Кирилл, натягивая ботинки.
– Кто это?
– Бандиты. Они пришли за тобой.
– Коршун! – раздался крик снизу. Кричали нагло, с акцентом. – Мы тэбя выпустим, если отдашь дэвчонку! Ты слышишь меня, Коршун? Дэвка должна умереть!
Кирилл молчал. По склону поползли два бандита с автоматами. Кирилл сделал два выстрела. Бандиты взвыли, схватившись за плечи. Беспорядочно затарахтели автоматы. На нас сыпались срезанные пулями ветки.
– Коршун, ты тоже труп! – визгливо выкрикнул прежний кавказский голос, когда стрельба стихла.