— Не стоит, Марк Исакиевич. У нас уже есть список похищенного. Мы хотели поговорить с вами о другом…
— О чем же?
— О тех семистах тысячах, которые вы дали дочери несколько дней назад, — напомнил полковник.
— Ах это! — Странберг сплел пальцы рук и положил их на живот. — Да, деньги тоже, конечно, жалко… Но не так, как драгоценности…
— Вам не кажется странным такое совпадение, Марк Исакиевич? — продолжил Гуров. — Вы передаете дочери крупную сумму на покупку машины, а через пару дней она подвергается ограблению.
— На что вы намекаете? — нахмурился тот.
— Словно кто‑то знал об этих деньгах.
— И?
— Вероника утверждает, что никому об этом не говорила. А вы, Марк Исакиевич?
— Что «я»?
— Вы рассказывали кому‑нибудь о том, что дали дочери семьсот тысяч?
Странберг шумно запыхтел, подобно набирающему ход локомотиву. Но его поза и выражение лица не изменились. Он открыто смотрел в глаза полковнику.
— Что‑то я не понимаю, к чему вы клоните? — В голосе бывшего сотрудника ОБХСС появились металлические нотки. — Намекаете, что это я навел преступника на Веронику? Вы меня обвиняете в пособничестве?
— Вовсе нет, — как можно более миролюбиво откликнулся Гуров. — Пока что никто никого ни в чем не обвиняет. Тем более вас, Марк Исакиевич… Мы лишь хотим знать, говорили ли вы кому‑нибудь об этих деньгах? Случайно?
— Разумеется, нет.
— Он лжет. — Лозинский сделал пару шагов вперед и остановился за спиной Странберга.
— Что?! — Марк Исакиевич нервно обернулся, но высокая спинка кресла не позволила ему поймать психолога в поле зрения. — Какого черта вы там несете? Что значит — «я лгу»?
— Только то, что вы лжете, — лениво парировал Лозинский и скосил взгляд на столик с медикаментами. — Вы лжете, что никому не говорили об этих деньгах, и с самого начала разговора проявляете беспокойство. Неподвижно сплетенные пальцы, поджатая нижняя губа, сведенные к переносице брови… Вы нервничаете, и вас гложет чувство вины.
— Вины? Какой еще вины?
— Не знаю. Это вы нам скажите.
— Вы кто вообще, черт возьми? — Странберг завертелся в своем кресле, пытаясь поймать в фокус невидимого собеседника, но его попытки оказались напрасными. Лозинский продолжал неподвижно стоять у него за спиной. — В каком вы звании, молодой человек?
— Ни в каком. Я не из полиции.
— Тогда что вы тут делаете?
— Помогаю своим товарищам докопаться до истины. — Андрей все‑таки вышел из‑за спины собеседника, но лишь для того, чтобы опуститься на корточки рядом с журнальным столиком. Сгреб сразу несколько упаковок с медикаментами. — Так вы скажете нам, что заставляет вас врать, господин Странберг? И за что вы чувствуете вину?
— Какого лешего?! — вскочил на ноги Марк Исакиевич. Его глаза покраснели, подбородок гневно затрясся. — Что вы себе позволяете? Кто дал вам право?.. Извольте объяснить ваше поведение! И немедленно!
— А вот это уже искренний гнев, — не глядя на него, продолжал перебирать препараты Андрей. Читал названия на упаковках и небрежно бросал их обратно на столик. — В него я верю.
— Кто этот человек? — Вопрос был обращен к Гурову. — И что он делает в моем доме? По какому праву?..
Полковник промолчал. Крячко тоже не спешил вмешиваться.
— У вас есть кто‑то? — невозмутимо поинтересовался Лозинский. — Я имею в виду, в сексуальном плане, господин Странберг? У вас есть женщина?
— Моя жена умерла…
— Нет‑нет, — обезоруживающе улыбнулся психолог. — Я спрашиваю про живых женщин. У вас есть такая? — В руках Лозинского осталась одна‑единственная упаковка с таблетками, и он демонстративно помахал ей в воздухе: — Если у вас нет женщины… Зачем вам «Виагра»? Тут, кстати, уже не хватает трех таблеток. Значит, либо женщина у вас есть, либо вы используете свой «инструмент» не по назначению. Для сушки носков, например. Какой вариант вам больше нравится, Марк Исакиевич?
Теперь уже все лицо Странберга сделалось красным, как свекла. Буквально захлебываясь от гнева, он открывал и снова закрывал рот, но при этом не мог вымолвить ни слова. Лозинский быстро переглянулся с Крячко, и Станислав кивнул. Невзирая на личную неприязнь к психологу, он понял его намек без слов. Стремительно поднявшись с дивана, Стас прошел к комоду и взял в руки лежащий на нем мобильник. Странберг, стоя лицом к Лозинскому, не мог видеть действий сыщика. Гуров недовольно нахмурился и тоже поднялся на ноги.
— Так вы расскажете нам про вашу женщину, Марк Исакиевич? — Андрей продолжал перетягивать внимание на себя, помахивая в воздухе упаковкой «Виагры». — Она имеет какое‑то отношение к случившемуся с вашей дочерью? Да?.. Она знала про деньги?.. Кто она?..
— Я подам на вас в суд! — выдавил наконец бывший сотрудник ОБХСС. — На вас всех! За клевету! И за вмешательство в частную жизнь! Вы этого добиваетесь?
— Мы добиваемся правды, не более того.
Крячко активировал мобильник хозяина дома и вывел на дисплей список последних вызовов. Чаще остальных Марк Исакиевич звонил абоненту, обозначенному в электронной записной книжке как «Ирочка». Сыщик несколько раз повторил про себя номер, запомнил его и положил мобильник на прежнее место.
— У меня остались связи! — все больше распалялся Странберг. — Со мной шутки плохи! Вам ясно? Вы и глазом моргнуть не успеете, как полетят не только ваши погоны, но и головы!..
Гуров тяжело вздохнул. Шагнув вперед, он встал между Странбергом и Лозинским и миролюбиво проговорил:
— Давайте не будем доводить до этого, Марк Исакиевич. Я приношу вам свои извинения за действия своего… товарища.
— Убирайтесь!
— Хорошо.
— Немедленно убирайтесь из моего дома!
Лозинский покорно положил упаковку с «Виагрой» на журнальный столик и молча направился к выходу. Крячко последовал за ним. Гуров замыкал шествие.
— Еще раз извините, Марк Исакиевич, — бросил он напоследок, но ответа не получил.
Трое мужчин, один за другим, вышли на лестничную площадку. Лев закрыл за собой дверь и грозно обернулся. Такого свирепого выражения на лице напарника Крячко никогда еще не видел.
— Вы — психи! — сквозь зубы процедил Гуров. — Вы вообще понимаете, что творите? Это беспредел. И впредь я не намерен потакать беспределу. Понятно?
Вместо ответа Лозинский молча стал спускаться по лестнице, а Крячко расплылся в улыбке:
— Да успокойся, Лева…
— Стас! Ладно, он… — кивнул в спину удаляющемуся психологу Лев. — Но ты‑то о чем думал?
— Зато у нас теперь есть номер телефона любовницы престарелого плейбоя, и по нему мы быстро установим личность и адрес… Черт! Мне начинает нравиться этот мозгоправ! Слышишь, психолог? — крикнул Станислав, перегнувшись через перила.