— Потому что закон не позволяет… — Он помолчал. — Ну, не смотри на меня так. Я не имел в виду тех девушек, которые работают у вас сейчас. По крайней мере, не всех. Я хотел сказать, что цирк стал бы нанимать шлюшек, которые бы всем давали. А киоски с сахарной ватой торговали бы травкой, а не воздушным сахаром, а эти ваши сайд-шоу… Черт побери, давай не будем об этом.
— Если в цирке творятся вещи, которые нарушают закон, то только потому, что народу нравится на это глазеть. Вашим же горожанам.
Коп вздохнул:
— Эд, если бы большинство горожан хотели поучаствовать в азартных играх и поглазеть на всякие непристойности, все это творилось бы в городе. Никому не пришлось бы идти за этим в цирк. — Он окинул меня угрюмым взглядом. — Значит, копы вам не по душе, вот вы и врете им напропалую.
— Что вы хотите сказать?
— Вчера ты лег спать до нашего приезда, верно? И утром ни с кем и словом не обмолвился? Но ты и без меня знал, что убитый — лилипут, а не ребенок. Каким образом? Никто этого не знал, пока мы не приехали и не перевернули тело.
— Вот черт! — скривившись, пробурчал я. Меня тошнило от собственной тупости. — Я проснулся, когда дядя Эм ложился спать. Он мне и рассказал.
— Ясно, — кивнул коп, как будто поверив мне. Он сдвинул шляпу назад. — Ты не знал убитого лилипута?
— Нет, — ответил я. Выражение его лица изменилось, и я поспешно добавил: — Не нужно злиться. Лица его я не видел, но я все равно уверен, что не знаю его. Причина проста: я не знаю ни одного лилипута, кроме Майора Моута, а дядя Эм сказал, что это не Майор.
— Хорошо, Эд. Но мне нужно, чтобы ты посмотрел фото, которое мы сделали вчера ночью. Просто для протокола. — Коп вынул из кармана фотографию и протянул ее мне.
Я взял и посмотрел на нее. Такую картинку на стену не повесишь. На ней было изображено маленькое сморщенное мертвое лицо с открытыми, уставившимися в никуда глазами. Судя по его выражению, лилипут понимал, что нож вот-вот вонзится ему в спину. Фото сделали там же, где он лежал, разве что перевернули лицом вверх. Трава у него под головой была примята. Я вернул полицейскому фотографию.
— Нет, — произнес я. — Я его не знаю. Никогда прежде не видел.
— Тогда последний вопрос, Эд. Ты не заметил вчера ночью ничего необычного? Чего-нибудь, что выходило бы за рамки обыденного?
— Ничего, кроме того, что молния поджарила генератор. Подобное случается не каждую ночь.
— Да, это мы знаем. Хорошо, Эд, спасибо.
Коп как будто отпустил меня, но я не собирался уходить. Собственно, мне и некуда было идти.
— Вы что, пробыли здесь всю ночь? Вы когда-нибудь спите?
— Иногда. Не напоминай мне об этом, а то начну зевать. А ведь я еще даже не начал делать мир безопасным для лилипутов. Во сколько открывается ваша жральня?
— Обычно часов в десять.
Он достал большие карманные часы из золота и посмотрел на них.
— Что ж, до этого я доживу. А может, и дальше буду жить, если мне в яичницу не подсыплют мышьяк. Как думаешь?
— Это они могут, — усмехнулся я. — У одного из поваров две судимости. Ладно, до встречи.
Я направился к воротам. Разговоры о завтраке навели меня на мысль, что я и сам не прочь поесть, но ждать до десяти часов не хотелось. На остановке, всего в одном квартале от цирка, стоял автобус. Я сел в него и поехал в город.
В автобусе я придумал кое-какие достойные ответы на те неприятные замечания, которые коп отпустил по поводу цирка. Хорошие ответы всегда приходят в голову, когда уже слишком поздно. И еще я кое-что понял: неважно, был ли он прав насчет цирка или нет, но тупым копом он не был. И плохим парнем тоже.
Сойдя с автобуса в центре города, я заметил, что Эвансвилл вовсе не так мал, как я предполагал. Не Чикаго, конечно, и не такой большой, как Луисвилл, но все-таки не деревня. Я позавтракал в кафетерии, почистил обувь, на которой все еще виднелись следы вчерашней грязи, а затем прогулялся по центральной улице, осматриваясь. На часах было всего одиннадцать, кинотеатры еще не открылись. Оставалось только бесцельно слоняться по городу, разглядывая витрины музыкальных магазинов, галантерейных лавок, даже магазинов с нижним бельем.
Хотелось выкинуть из головы неприятные мысли, но не получалось. Даже нижнее белье не могло отвлечь меня от того, о чем я старался не думать: лица мертвого лилипута. Вскоре я сказал себе: ладно, значит, подумай об этом и забудь. Это тебя не касается, ты его даже не знал. В конце концов, купи газету и почитай об убийстве, если тебе станет легче. Ведь именно это ты и собирался сделать, не так ли?
Я купил газету. Там действительно все было написано под заголовком: «В ЦИРКЕ УБИТ ЛИЛИПУТ».
Я зашел в холл отеля и, усевшись в кресло, прочитал репортаж, из которого не узнал ничего нового, кроме имен детективов, ведущих расследование. Начальника полиции звали Гарри Стратфорд, а капитана детективов — Армин Вайсс. Видимо, кого-то это могло заинтересовать.
Статья сопровождалась двумя снимками, маленьким и большим, соединенными друг с другом под углом сорок пять градусов. Маленький изображал мертвого лилипута на траве — голову и плечи, — это была та же фотография, которую мне показал полицейский в цирке. На большом снимке был изображен неровно освещенный изнутри шатер шоу уродов. Фото сделали после того, как убрали труп, но место отметили крестом. Шатер был снят изнутри, и на фото можно было разглядеть пустые сцены, траву, полотно и шесты — больше ничего. В том смысле, что людей там не было. То ли полиция к тому времени велела очистить шатер, то ли циркачи сами ушли, когда фотограф стал снимать.
Я снова посмотрел на заголовок: «В ЦИРКЕ УБИТ ЛИЛИПУТ». Казалось, все так просто. Где еще, по логике, можно обнаружить убитого лилипута? Только это было неправильно: не хватало одного слова. Должно было быть так: «В ЧУЖОМ ЦИРКЕ УБИТ ЛИЛИПУТ».
Одно-единственное слово перевело это дело из области обыденного в область абсурда.
Я задумался над тем, каково это — быть лилипутом. Самому себе ты лилипутом не кажешься. Это все остальные — великаны. И каждый достаточно велик, чтобы схватить тебя и раздавить. Или воткнуть нож в спину…
Я вспомнил, как выглядело его мертвое лицо, и снова подумал: он знал, что сейчас в него вонзится нож. Но не закричал — по крайней мере, никто этого не слышал. Может, какой-нибудь исполин вдвое выше и вчетверо тяжелее его схватил несчастного, зажал рот рукой и…
Не хотелось об этом думать. Чтобы отвлечься, я прочитал остальные статьи в газете. На заправочной станции произошло ограбление, еще где-то — кража со взломом. Все это казалось довольно скучным.
За сотню миль отсюда, в Луисвилле, произошло похищение. Семилетнего сына Джеймса Р. Порли, главы компании «Порли косметикс», выкрали из постели, оставив на подушке записку с требованием выкупа в пятьдесят тысяч. На мой взгляд, это почти такое же мерзкое преступление, как убийство. И — как и в случае с убийством лилипута — кто-то выбирал жертву слабее себя.