В поезде дядя Эм долго молчал. Я прислушивался к стуку колес и думал о том, что скоро увижу Риту.
Наконец дядя Эм вынул из кармана конверт и начал что-то писать карандашом на его оборотной стороне. Он писал по одному-два слова, останавливался, прибавлял еще по одному или два слова.
— Парень, когда убили Лона? — спросил он.
— В четверг, — ответил я. — В Эвансвилле. Вчера было ровно две недели. Значит, пятнадцатого августа. А… подожди, наверное, шестнадцатого, потому что его убили после полуночи. Ну да, в пятницу, шестнадцатого.
В середине конверта у него была запись: «Убит Л. С.», и он добавил после этого: «15».
— Если это была ночь четверга, — сказал дядя Эм, — будем считать это четвергом, неважно, до или после полуночи. А Сьюзи?
— Она пропала в ночь нашего первого дня в Форт-Уэйне — в прошлый понедельник, двадцать шестого. В бассейне обезьяну нашли днем во вторник, но убили ее в ночь понедельника.
Он добавил «26» к следующей записи.
— А Джигабу — позавчера, в среду, двадцать восьмого. — Дядя сделал новую запись. — А когда ты видел Сьюзи — или ее двойника — в окне фургона?
— Той же ночью, когда убили Джигабу.
— Что у нас еще есть? Лон уехал из Цинциннати… за сколько дней до того, как нашли его тело?
— Видимо, он уехал десятого, в субботу. Это был наш второй день в Луисвилле. — Я смотрел, как дядя Эм делает соответствующую запись перед «Л.С. убит», в хронологическом порядке — «Л.С. уехал из Цин. — 10-го».
— Туда можно добавить еще одну дату, самую раннюю, — произнес я. — Третье августа. Дата выхода «Билборда», в котором миссис Червински показала Лону частное объявление.
Дядя записал: «Лон видит объявл. — 3-го», — и посмотрел на слова.
— И если он ответил на объявление сразу же, — сказал он, — а я думаю, так и было, письмо дошло бы до почтового отделения Луисвилла пятого числа, в понедельник, когда в Луисвилл приехал цирк. Парень, все сходится, но неизвестно, что это означает.
— Когда было дано объявление, цирк находился во Франкфорте, штат Кентукки, — сказал я. — Это самая ранняя дата, которую мы можем связать с делом. Конец июля. Или за неделю до этого — Лексингтон, штат Кентукки.
Дядя Эм сделал еще одну запись, принялся рассматривать список. Я тоже уставился на его записи, но не увидел ничего, чего не знал бы раньше. Разве что мне стало ясно, что кто-то из цирка, из нашего цирка, опубликовал объявление в «Билборде», связался с Лоном, договорился с ним о чем-то, что привело к его отъезду из Цинциннати десятого числа, а пять дней спустя лилипут был найден мертвым в Эвансвилле — через четыре дня после того, как туда прибыл цирк. Мы так и не выяснили, чем Лон занимался в течение пяти дней до этого.
Поезд доехал до Лимы, и мы вышли из вагона, чтобы пересесть на «Пенсильванию», которая повезла бы нас обратно в Форт-Уэйн. Между поездами был перерыв, и мы с дядей заказали кофе в кафе напротив вокзала. Дядя Эм снова достал конверт и положил его на стол, чтобы нам обоим было хорошо видно.
— Эд, здесь есть принцип, — произнес он. — Должен быть. Но мы его не установили, потому что у нас нет последнего фрагмента. Есть нечто, что можно добавить к этой картине, и тогда все остальные фрагменты сложатся вместе.
Я кивнул и сделал еще глоток кофе. Краем глаза я видел вокзальные часы. Сейчас пять четырнадцать, до семи еще час и сорок шесть минут.
— Думай, парень, — сказал дядя Эм. — Что нам известно об отсутствующем фрагменте?
Отведя взгляд от часов, я ответил:
— Для начала он должен дать нам мотив. Тебе не нравится версия, что преступник — сумасшедший, и Вайссу тоже, значит, он не сумасшедший. Но если и нет, мы все равно не знаем, по какой причине он совершил преступления. Насколько нам известно, ни одно из этих преступлений не принесло никому никакой выгоды. Разве что — и мы пока не нашли ничего, что бы это подтвердило, — кто-то затаил злобу на Лона с давних времен.
— Эд, вражда как мотив мне не нравится. Люди убивают в приступе ярости, но это не тот случай, потому что данное убийство спланированное. Кто-то что-то с этого получил. Ты прав, недостающий фрагмент укажет нам на мотив. Что еще?
— Он должен объяснить эту странность с ростом жертв. Они все, черт побери, были одного роста. Вот что…
Я снова уставился на записи. Они по-прежнему ничего не означали.
— Парень, из нас двоих хорошая память у тебя. Закрой глаза и поразмышляй. Нет, подожди. Очисти разум. Потом возьми эти две зацепки, о которых ты только что говорил: выгода, деньги — и рост, рост лилипута, шимпанзе и ребенка. Думай, вспоминай.
Я закрыл глаза и попробовал. У меня ничего не получалось. Вскоре я покачал головой. Вдалеке раздался свисток поезда.
— Еще раз, Эд, — сказал дядя Эм. — Наш поезд уже совсем скоро, но ты все равно попробуй. Где недостающий фрагмент?
На сей раз я не стал закрывать глаза: смотрел из окна кафе на станцию напротив.
— Я кое о чем подумал, — сказал я. — Но не вижу, как…
— Забудь о «как». Что?
— На следующий день после убийства Лона, когда я находился в Эвансвилле, я читал газету, хотел узнать, что там пишут о прошлой ночи. Помню, там говорилось, что где-то похитили мальчика, за него требовали выкуп в размере пятидесяти тысяч. Это произошло предыдущей ночью, перед тем, как я об этом прочитал, — значит, это была ночь убийства Лона. Мальчику семь лет. Рост подходит. Такой же, как у Джигабу, Лона и Сьюзи. И… пятьдесят тысяч баксов.
— Где это случилось?
Я вспомнил. По коже у меня пошли мурашки.
— В Луисвилле.
Поезд приближался к станции, и я встал.
— Пошли, а то пропустим, — сказал я.
Я сделал несколько шагов к двери, но дядя Эм не сдвинулся с места. Я обернулся. Он все еще сидел за столиком, широко раскрыв глаза, словно увидел привидение.
— Дядя Эм! — позвал я. — Пошли.
Он медленно повернулся и произнес:
— Ты иди, парень. Я тебя догоню. Завтра.
Я не понимал, что происходит. У него на лице застыло выражение, подобное тому, которое я увидел, когда встретился с ним впервые, — когда мне пришлось сообщить ему о смерти моего отца — его брата.
Но приближался поезд, замедляя ход, и через минуту он бы уехал без меня, а я мог добраться до Форт-Уэйна вовремя только на нем. Я обещал Рите, что обязательно встречу ее.
Дядя Эм увидел нерешительность у меня на лице и проговорил:
— Убирайся отсюда, черт возьми, или пропустишь поезд. Я же сказал, увидимся завтра.
— Но…
Он взял солонку и сделал вид, будто собирается швырнуть ее в меня.
— Убирайся!
Раздался сигнал отправления поезда.