Вайсс сказал, что никто не видел, как он входил к нам в палатку, так что неважно, на сколько он тут задержится. Пробыл он у нас довольно долго.
Рассказал, что в Цинциннати он, в общем-то, зашел в тупик. О лилипуте по имени Лон Стаффолд выяснил немало, но ничего из того, что он узнал, не было связано с шапито Хобарта. Вайсс явно был не в духе и признал, что все выглядит так, будто он не узнал вообще ничего важного.
— Все упирается в проклятый цирк, — заявил Вайсс. — В любом другом случае место преступления хотя бы остается на одном месте. Ну а здесь что? Убийство происходит в Эвансвилле, а через несколько дней все чертовы декорации и все замешанные в нем люди уже находятся в Саут-Бенде, затем в Форт-Уэйне, а потом… Куда дальше едем?
— Милуоки, — ответил дядя Эм.
Вайсс презрительно усмехнулся:
— Что ж, у меня на машину скидка с учетом дальности пробега. Слушай, Эд, не считая этого дела с обезьяной — а я, честно признаюсь, не понимаю, какое это имеет значение, — ты не заметил ничего странного?
Я рассказал ему, как повел себя Майор Моут в ночь, когда мы искали Сьюзи.
— Это может что-нибудь да значить, — произнес Вайсс. — Хотя он, как ты говоришь, мог просто испугаться вырвавшейся на свободу шимпанзе. Но когда я с ним общался в ночь убийства лилипута, мне тоже показалось, будто он немного напуган. И если тебе интересно, я проверил прошлое Майора Моута вплоть до его прадедов, поскольку он, как и жертва убийства, лилипут. Так вот, Моут никогда не работал в цирке вместе с Лоном Стаффолдом.
Он сдвинул шляпу на затылок и воскликнул:
— Ну и дельце! Все равно что гоняться за черной кошкой в темном переулке, не зная при этом, там ли вообще эта кошка.
Он отказался от выпивки, но потом передумал и выпил стаканчик.
— Я на время задержусь в городе, — сказал Вайсс. — Завтра до полудня буду в отеле «Ардмор». Будь я проклят, если знаю, зачем. Мне тут делать нечего.
Он выпил еще — дядя Эм называл это прощальным кубком — и наконец ушел.
…Наш разговор с Вайссом состоялся в среду утром, а потом наступила ночь со среды на четверг — тринадцатая ночь после убийства лилипута.
Я никогда ее не забуду. Этой ночью произошло третье убийство, которое ужаснуло нас с дядей Эмом. И в эту ночь я увидел привидение.
В тот вечер посетители разошлись рано, и не по какой-то определенной причине, просто так сложилось. К одиннадцати народ на аллее поредел. Зазывалы взялись за последних зрителей, и Мори дал сигнал к бесплатному шоу — прыжку в бассейн в одиннадцать тридцать, — чтобы потом можно было сворачиваться.
После бесплатного шоу к нам в киоск зашли всего несколько человек, и мы закрылись до полуночи. Как обычно, дядя Эм воскликнул:
— Ну, парень?
Он надеялся, что я захочу снова поехать с ним в клуб, но я сказал, что собираюсь немного поиграть на тромбоне.
Я достал инструмент и попробовал сыграть кое-какие аранжировки Дорси, однако они оказались слишком сложными для меня и быстро отбили охоту этим заниматься. В общем, сыграл несколько гамм и арпеджио и бросил это дело. Тромбон звучал плохо, и ощущения от этого возникали неприятные. Нет смысла валять дурака, когда так себя чувствуешь.
Дядя Эм читал, лежа у себя на койке. Вскоре он отложил книгу и принялся наблюдать, как я полирую тромбон и укладываю его обратно в футляр. Дядя молчал, но я знал, о чем он думает.
— Я не утратил к нему интерес, — счел нужным объяснить я. — Просто… ну…
— Эд, все через это проходят. Некоторые выживают. Иногда мы доживаем до седин. — Дядя медленно покачал головой. — Я тебе когда-нибудь рассказывал про рыженькую, которую знавал в Каире?
— Ты никогда не бывал в Египте, — возразил я. — Не вешай мне лапшу на уши.
Он посмотрел на меня с видом оскорбленного достоинства:
— Ну вот еще! Речь о Кейро в штате Иллинойс. Но я и в Египте бывал.
— Неужели?
— Да, черт возьми! В Маленьком Египте. Как-нибудь напомни, расскажу тебе эту историю. А пока что мы в Кейро на реке Миссиссипи. Это было в… дай-ка вспомнить… в год большой снежной бури. Только происходило летом, а буря была зимой.
Я перестал слушать еще до того, как он закончил свою историю.
— Давай сходим к Кэри? — предложил я.
Дядя Эм согласился и обулся.
Возле фургона Кэри мы застали Эстель, радио орало на полную катушку, слышно было аж с аллеи. Это была ночная танцевальная программа из Чикаго. Кэри и Эстель танцевали. Мы зашли в фургон, и дядя Эм убавил громкость приемника со словами:
— Ради всего святого, вы что, глухие?
— Великие Хантеры! — воскликнул Кэри. — Что хотите выпить? У нас есть виски.
Я ответил, что пока ничего не хочу, а дядя Эм согласился на виски. На столе стояла бутылка, и он отхлебнул прямо из нее.
— Эм, у меня есть наметки идеи для нового фокуса — выбрасывать игральные карты из колоды Свенгали, — сообщил Ли. — Мне нужно, чтобы ты помог мне разработать речевку.
Он сунул правую руку в карман, но схватился за воздух левой, и в ней оказалась колода карт. Они с дядей Эмом сели за стол друг против друга, и Ли начал объяснять, как планирует объединить «мексиканский переворот» Монте с чередованием карт из колоды Свенгали, не обращая на нас с Эстель никакого внимания, как будто нас там вообще нет.
Музыка по радио была неплохая. Выступал небольшой оркестр с выдающимся контрабасом. Я немного прибавил громкость, хотя не так сильно, как было раньше, и протянул руки к Эстель. Она покачала головой:
— Не будем танцевать, Эдди.
Я не стал настаивать, поскольку и сам не очень-то хотел. Я сел, и Эстель устроилась у меня на коленях.
«Ну вот, опять, — подумал я. — Хотя за нами присматривают, если можно так сказать о Ли и дяде Эме». При этой мысли я не смог сдержать улыбки.
— Дядя Эм, — произнес я. — Ты должен защищать меня.
Эстель засмеялась. Дядя Эм посмотрел на меня через плечо и промолвил:
— Бог защитит работящего паренька, — и снова повернулся к Ли.
— Дай-ка мне бутылку, Эдди, — попросила Эстель.
Она выпила, я тоже выпил и поставил бутылку на пол. На мой взгляд, виски был так себе: не слишком приятный на вкус и обжигал горло.
— По-моему, у меня немного кружится голова, Эдди, — сказала Эстель.
— Так и должно быть. Но ты лучше оставь этого белого мула в покое, а не то мне придется нести тебя домой на руках.
— Отнесешь меня, Эдди? Сейчас?
— Нет.
— Ты та-акой романтичный, Эдди. Потому-то ты мне и нравишься. И еще потому, что ты красавчик.
— Еще одно подобное замечаньице, и окажешься на полу.