Пока я долго приводила себя в порядок в ванной, через дверь слышался переливчатый голосок Мойры — она пела какую-то красивую песню на незнакомом мне языке. Явно не из сегодняшнего мира.
И я снова почувствовала тепло — как же мне повезло с Мойрой!
Когда я вернулась в спальню уже больше похожая на человека, на том же столике был сервирован завтрак. От одного вида блюд у меня заурчало в желудке, и я бросилась на еду с совершенно неприличной жадностью.
Мойра смотрела, как я ем, с нежной улыбкой матери, любующейся своим ребенком.
А потом началась лекция, по-другому и не определишь. Сестра Кристофа долго знакомила меня с жизнью этого огромного дома. Казалось бы, за полтора года рабского труда, я изучила все вдоль и поперек, но мне никогда не приходилось смотреть на устройство быта здесь со стороны хозяйки. Теперь я должна была помнить сотни имен ответственных за готовку, доставку, починку, стирку, знать, к кому обратиться в случае поломки бытовой техники, отсутствия воды, электричества, болезней и т. д. и т. п. Очень скоро я поняла, что бездельничать мне особо не придется — понадобится много сил и времени, чтобы научиться дирижировать таким огромным оркестром.
И у меня забрезжила надежда, что может быть, это поможет наполнить мою жизнь подобием смысла, ведь пока я сама не могла понять, ради чего я так за нее цеплялась…
Мне не хотелось покидать комнату, где было хотя бы несколько моих, по-настоящему моих, вещей. Еще меньше мне хотелось кого-либо видеть. Но Мойра настояла, чтобы я прошлась с ней по всему дому.
Переходя из одной комнаты в другую, едва замечая изменения, на которые она указывала, я вдруг поняла, что, на самом деле, ей тоже было неважно, видела ли их я. Она просто приучала меня к мысли, что я теперь здесь хозяйка, а не слуга. Она заставляла меня высоко держать голову, не теряться перед поклонами и гордо шагать, принимая, как должное, раболепствующие взгляды тех, кто еще пару лет назад был мне другом.
В тот день я впервые осознала, что, как бы Мойра не любила меня, остальные слуги всегда будут для нее существами низшего порядка. Вековое высокомерие, скользившее в ее высказываниях, безошибочно указывало на их рабское место.
Было невозможно отказаться от привязанности к ней из-за этого, и я начинала убеждать себя, что и в доме моих родителей видела подобное, что, несмотря на полтора года жизни здесь в качестве прислуги, теперь я на «ее стороне». Я пробовала примерить это высокомерие и на себя, но оно тут же таяло, стоило задаться вопросом — а кто я?
Ответа я не знала…
* * *
Первый месяц моей новой жизни в этом ненавистном доме был самым сложным.
Стресс насильственного возвращения и осознание цены моего побега привели к тому, что, кроме Мойры, я не хотела никого видеть, слышать и вообще подпускать к себе.
Полная безнаказанность позволила мне теперь проявлять невиданное хамство по отношению к Кристофу.
При его попытке подойти ко мне, я отступала и отворачивалась, когда же он пробовал заговорить, я молчала, а, наталкиваясь на него у ванной, безразлично отводила взгляд.
Иногда, лежа ночью без сна, я пыталась посмотреть на все бесстрастно, пыталась понять его поступки. И порой мне это даже удавалось. Действительно, для существа столь могущественного и древнего, смотрящего на людей не просто сверху вниз, а как на корм, подвернувшиеся тогда вместо меня слуги были подобны ни в чем неповинным тарелкам, разбиваемым женщиной в ярости…
Но понять не значит простить. Простить я его не могла, и потому затаенно упивалась своей посильной местью. А она действовала…
В то утро обычно уравновешенный, не повышающий голос даже на полтона Кристоф сорвался впервые с момента моего возвращения.
После того, как я привычно проигнорировала его попытку заговорить, он порывом шквального ветра кинулся ко мне, круша все предметы, находившиеся на прямой его движения, и закричал, остановившись в шаге передо мной:
— Почему ты ведешь себя как отшельница с признаками мании преследования?!
— Ну и что ты сделаешь?! — напускное равнодушие покинуло и меня. — Заставишь работать, как проклятую? Выпустишь всю кровь до капли? Или, может, придумаешь что-то новенькое? Ты говорил, что твой последний приказ мне — быть рядом, так вот, я рядом! Остальное — по моему желанию, не так ли?
Он схватил меня за плечи и затряс.
— Да опомнись же ты! — этот звериный рев не имел ничего общего с голосом человека.
— А ты заставь, как делал всегда, когда я тебя не слушалась! — моя злость убила весь страх к нему.
Моргнув, он посмотрел на меня, будто видел впервые, и через секунду я была в комнате одна. Мое удовлетворение от мнимой победы сильно поблекло бы, если бы я знала, как скоро раскаюсь, что разозлила его.
Я забыла, что Кристоф никогда никому не прощает оскорблений…
Мы сидели за прекрасным дубовым столом, который был явно старше пары сотен лет. Сегодня за обедом стояла необычная тишина.
— …Похоже, пребывание Дианы в нашем доме позитивно влияет на тебя, Кристоф. Ты превращаешься в настоящего представителя породы: спокойного, уравновешенного, почти безопасного для людей, — и Дженоб сам рассмеялся над своей шуткой, делая глоток из старинного бокала, отозвавшегося тонким пением.
И действительно, Кристоф казался очень спокойным, даже слишком спокойным. И только, когда он смотрел на меня, в его глазах загоралась злость. Но я тут же отводила взгляд на Мойру, ее улыбка успокаивала меня, как ничто другое.
Чтобы отвлечься от напряженной обстановки, я размышляла над давно интересовавшими меня вопросами. Например, почему сидящие за столом ели и обычную человеческую пищу, разве что с преобладанием мяса, а не только кровь? Или сколько лет на самом деле Мойре?
Принесли десерт. Служанка с маленькими пирожными на подносе выглядела бесстрастной, но я, бывавшая на ее месте, прекрасно знала, что это лишь маска, скрывавшая страх. Как и любой другой из прислуги, она замечала мельчайшие изменения в выражении лица того, кто решал, жить ей или умереть. И сейчас она видела, что хозяин очень зол.
Как ни старалась она делать все осторожно, но в неподходящий момент ее руки предательски задрожали, и яркое пятно испачкало правый рукав Кристофа.
Нет, он не выглядел рассерженным, нервным или мстительным, но в этом покое была неизбежность грядущей бури. Он стряхнул остатки десерта. Не удостоив провинившуюся даже взглядом, Кристоф вытащил из кармана телефон и нажал всего две кнопки.
— Для вас есть еда, — произнес он почти безразлично и бросил трубку.
Я со времен работы прислугой хорошо помнила, что означает подобный звонок.
Те адские монстры, которых мне продемонстрировал Кристоф в назидание, чтобы отбить навязчивое желание сбежать, могли получить еще одну жертву — списанную служанку. Ужас, испытанный в момент, когда я поняла, что ожидает эту несчастную, затмил мои собственные кошмарные воспоминания о виденной тогда бойне.