Крик родившихся завтра - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Савеличев cтр.№ 47

Дурацкий вопрос, согласитесь? Не спишь, потому как не спится. Однако не это самое странное – застать Надежду посреди ночи перед приемником.

Самое странное – мы не в ее комнате. А в комнате старшей сестры. Понимаю по запаху. Парфюм, как говорит старшая сестра. Мне снится сон, думаю с облегчением, потому что Надежда, склоненная над радио, меня беспокоит.

Я очень виновата, поворачивается она ко мне.

– Она не будет против, – говорю. Потому что думаю – Надежда про комнату, в которую пробралась без спроса. – Она хорошая.

Я не о том, качает Надежда головой. О нас с тобой. Предала тебя. Забыла. Оставила в пыльном углу.

– Не понимаю, – говорю. – Сбивчивый слон. Очень непонятный и неразборчивый слон. Мне никогда не снились такие слоны.

Сны?

– Да-да, сны.

Разве тебе снятся сны?

– Конечно, – говорю и тут же начинаю сомневаться. Пытаюсь вспомнить что-то еще. – Мне снилась рыжая девочка с необычайной силой и чемоданом денег! Вот.

Это книга, грустнеет Надежда. Всего лишь книга, которую мы читали.

– Мне снился деревянный мальчик, которого послали в космос на ракете, – говорю уже не так уверенно.

Буратини. Это мы тоже читали.

Радио хрипит. Страшно и противно. Булькает. Мурашки по коже.

– Выключи, – прошу. – Оно мешает мне вспомнить.

Не могу, Надежда отворачивается к приемнику. Важная передача. Самая важная передача.

– Японские необыкновения?

Нет, нет.

То ли становится светлее, то ли глаза привыкают к темноте. Я вижу – Надежда в маечке и трусиках. Трусики меня больше всего озадачивают. А подгузник? Ночь на дворе, а она без подгузника. Маманя будет ворчать, вывешивая сушиться клеенку и матрас.

Всё еще не могу решить – где я? Склоняюсь к мысли – проснулась. Но тут же получаю опровержение – радио говорит человеческим голосом. Вообще-то, задача радио в том, чтобы говорить, но ведь не голосом Иванны, да еще и обращаясь к Надежде:

– Надежда, Надежда, ты меня слышишь? Помоги… помоги… приют… Огнивенко…

Что нужно делать во сне, когда с тобой начинает разговаривать самый обычный радиоприемник? Закрывать глаза и спать дальше? Или надевать сандалии и бежать на помощь? Я бы предпочла первое, но Надежда вскакивает и надевает сандалии.

– Ты что? – очередной глупый вопрос.

Ей нужна помощь! Она в беде!

– Не мели чепухи, – строго мелю чепуху. – Это лишь сон. Разве не так?

Надежда хромает ко мне и щипает. Больно-пребольно. Поневоле вскрикиваю. Тру предплечье.

Поняла?

– Поняла, – бормочу. – Но пусть даже так, нам всё равно никуда не надо бежать. Там – приют, – стараюсь говорить медленно и доходчиво, чтобы побыстрее наступило утро, – там – санитары, там – дежурные, там – много народа. Там очень много народа. И если даже Иванна попала в переделку с чокнутой Огнивенко, – тем хуже для нее и лучше для меня, но вместо этого говорю другое: – Ей там помогут. Разнимут. Утешат. Вызовут медсестру с зеленкой. Пожарников с огнетушителями.

Но ее разве переубедишь? И мне всё равно – ради кого. Главное – вместе. Как пионерки.

И тут начинаются непонятки. Цепляюсь рукой за этажерку, и на пол летят книжки и слоники. Осторожно пытаюсь закрыть дверь, да так, что она захлопывается со всей силы, а с потолка сыплется штукатурка. Спотыкаюсь о кресло, и оно с грохотом опрокидывается.

Я не нарочно.

Ей-богу.

Такая вот толстая и неуклюжая, особенно когда меня заставляют делать то, чего не хочу. Спотыкаюсь о провод, и приемник на ножках раскачивается, будто выбирая место куда упасть.

Только всё бесполезно. Нигде не включается свет, не скрипят двери. Ни единой не спящей души, чтобы посмотреть – а что затеяли две девочки-припевочки посреди ночи?

Порой я даже сомневаюсь – существую ли я?

* * *

Зато в коридоре чуть не натыкаемся на Маманю. В туалете шумит вода, дверь распахивается, ослепляя светом, потом лампочка гаснет, и Маманя шлепает в спальню. Двумя ногами. У меня чешется язык спросить, но не успеваю вспомнить, что именно. Мы ждем, когда умрут все звуки. Почти все. Бормотание. Скрип кровати. Вздохи. Шум труб. Мы белыми тенями крадемся по «Буревестнику». Держимся друг за друга. Вздрагиваем от шорохов. Пищим. Как мышки, почуявшие кошку. У Надежды так сильно стучит сердце, что мне кажется – еще чуть-чуть и проснется Дядюн. Он спит в гостиной. Как Незнайка – полностью одетый, в сандалиях на босую ногу. А рядом на тумбочке притаился огромный пистолет. И стакан серой воды. Зачем тебе пистолет, Дядюн?

Вот и лестница-скрипичница. От слова «скрип». Она пахнет старым влажным деревом. Деревянные перила скользят под ладонями. Надежда спускается медленно. Одну ножку на ступеньку, вторую ножку на ступеньку, одну ножку на ступеньку, вторую ножку на ступеньку. Лестница-скрипичница напрягается, готовится к предательству. Но что взять с двух девочек? Я хоть и толстая, но куда мне до Дядюна или Дедуни! О Надежде и говорить смешно – воробей. Вот и последняя ступенька. А дальше только ночь.

2

– Теперь куда? – потираю предплечья – воздух кусается. Уже нет тяжкой влажной теплоты, за которой последует жарящее утро.

«Крейсер», куда же еще?!

– Подожди, – цепляюсь за ее руку. – Подожди. Дай подумать.

Некогда. Некогда. Некогда. Некогда.

– Мы вдвоем не справимся, – стараюсь говорить убедительно. Что не получается, потому как в голове лихорадка мыслей. – Нам нужна помощь. Понимаешь?

Я сама еще не понимаю, но Надежда меня умнее.

Старшая сестра должна нам помочь, Надежда махает рукой по направлению центра города.

– Ха, – говорю и повторяю: – Ха. Тогда нам нужно в «Спинозу», – а сама думаю о том, что старшая сестра быстро вправит ей мозги. Здорово придумано!

Бежим!

Она хватает меня за локоть, и мы несемся. По спящему мертвым сном городу туда, где всё еще светятся стеклянные витрины, а внутри сидят люди, больше похожие на манекены – только на манекенах могут быть такие отглаженные темные костюмы и белые рубашки, узкие галстуки и блестящие туфли, красивые платья и туфли на высоких каблуках. Некоторые столики вынесены на улицу, двери широко распахнуты, выпуская сигаретный дым и музыку. Кто-то танцует, раскачивая коленками, кто-то сидит и пьет из высоких бокалов, кто-то курит, положив руки на талии и плечи девушек. Впрочем, девушки тоже курят.

Мы подбегаем к границе ночи и останавливаемся. Держимся за руки, тяжело дышим. Мне страшновато вливаться в этот шум. На эстраде музыкант дергает струны контрабаса, извлекая глухой звук. Надежда идет вперед, обходит столики, всматривается в лица.

– Добрый вечер!