Меня засекли на месте преступления. Видели меня два полицейских – я выходил из дома, в котором убили Пейсли. И вместо того, чтобы попробовать объясниться, я развернулся и побежал, тем самым немедленно вызвав к себе подозрение. Что ж, возможно, поймай они меня – а я был убежден, что поймали бы, – я б мог как-то оправдаться за это, сказав, что я в состоянии шока и не сообразил подумать о том, что делаю или как это будет выглядеть. Одно-два обстоятельства были в мою пользу: по крайней мере, нет орудия убийства с отпечатками моих пальцев, к примеру.
Что же до самого убийства, мне как раз хватало смекалки на два возможных объяснения. Либо кто-то почему-то хотел избавиться от Пейсли – либо, что вероятнее, его приняли за кого-то другого: таинственного «хозяина» дома, где все они жили. Но кто же он? Единственным, кто его знал, похоже, был сам Честер, а Честер распространяться о себе расположен не был. Подчеркнуто не расположен, быть может? Карла же сказала мне, что у Честера есть странные знакомые. Кроме того, она отметила, что на самом деле я его почти не знаю. Неужели я чересчур доверял нашему дружелюбному, находчивому, загадочному директору? Как это он взял в оборот Пейсли, что могла произойти такая сцена, какой я стал свидетелем в пабе тем воскресным днем? Быть может, Честер сам владеет их домом – может, он и есть тот, кого все время просили позвать к телефону звонившие, под целой чередой разных имен. А то и я пошел по совсем не тому следу: был ли сам Пейсли целью нападения, и если да, то не Честер ли за всем этим стоит?
Сидя на остановке, я увидел, как подходит автобус, и вдруг решил на него сесть. Полиция никак не успела бы распространить мой словесный портрет, поэтому пассажиры вряд ли меня узнают. Но все равно за проезд я расплатился наличными, а проездную карту с паспортным снимком водителю показывать не стал. Прыгнул я в автобус, даже не посмотрев на табло впереди и не имея ни малейшего понятия, куда он меня привезет. Самое главное – чтобы увез меня отсюда как можно скорее. Сел в нижнем салоне, поближе к хвосту, и силой воли попробовал убедить автобус тронуться.
И тут, разумеется, запыхавшись, на остановке возникло проклятие каждой поездки – пассажир, садящийся в последнюю минуту, без всякого представления о том, куда ему нужно. Обычно – турист, который и по-английски-то плохо говорит и решил, что водитель для него – сочетание полицейского, карты улиц, автобусного расписания и разменного автомата. Поэтому автобус застревает на месте чуть ли не на миллион лет, покуда он называет какую-то улицу в Гриниче или Ричмонде, куда хочет уехать, а водителю нужно достать свой «А-Я» и объяснить ему, на какой остановке сходить и какой автобус ловить дальше, а потом тупица этот начинает искать деньги на проезд, и оказывается, что у него только купюра в двадцать фунтов или девяносто пять пенсов японскими иенами, и водитель вынужден выуживать сдачу из заднего кармана брюк, и к тому времени, как автобус трогается, уже до Глазго можно доехать спальным межгородом и обратно вернуться.
Когда мы наконец поехали, меня потихоньку начало отпускать. Ехать в автобусе – утешительно знакомое и обыденное переживание, поэтому тот кошмар, что я наблюдал, не прошло и двадцати минут, казался чуть ли не абсурдом. Мир, в котором я был, – мир полупустых лондонских автобусов субботним вечером, когда молодые, прилично одетые люди едут на вечеринки, в клубы и кино, – казалось, не допускает ничего настолько фантастического, как зрелище двух визжащих карликов, что забивают человека до смерти. Глупо это. Безумие какое-то.
Глупо и безумно… однако и это было знакомо. Карлики и смерть. Отчего в этом звучала знакомая нота – где уже я натыкался в последнее время на эти слова? И тут я вспомнил. В память вернулся разговор между нами четверыми – тем утром, когда мы записывали свою демонстрационную пленку.
Это просто совпадение или я действительно наткнулся на ключ?
Соло
я и впрямь дошел аж сюда
только чтоб услышать от тебя
«ой, а я никуда идти сегодня не хочу»
Моррисси. «Я тебе ничем не обязан»
[43]
Прекрасное это было ощущение – проснуться утром во вторник и знать, что на работу идти не надо. Хоть нам и следовало собраться в студии к десяти, все равно это значило лишний час в постели. Из Тининой комнаты не доносилось ни звука. Тоже облегчение. Последние несколько ночей из-за ее двери неслись странные шумы: приглушенные вскрики и кряхтенье, намекающие на физические упражнения, о которых я бы предпочел не размышлять. Да и воду постоянно спускали. Однако накануне ночью я еще не спал, когда она пришла с работы, и теперь, судя по всему, она была одна.
На кухне записок для меня не нашлось. Я вынес свой тост в гостиную, посмотрел «Время завтрака»
[44], приглушив звук, и решил проверить последние сообщения на автоответчике. Накануне я и сам пришел поздно и послушать их не успел.
Сообщений было четыре. Одно – от Мэделин: она говорила, что в итоге не может со мною сегодня вечером встретиться и не могли бы мы перенести встречу на четверг? Меня это, конечно, разочаровало, но, кроме того, и немного озадачило. Она всегда мне говорила, что никакой светской жизни у нее нет, если не считать вечеров, проведенных со мной. Может, заболела или еще что-нибудь.
Три прочих сообщения были от Педро. Все оставлены в разные периоды вечера, а вместе складывались во вполне цельное повествование. Первое было сравнительно связным, и слышался в нем только его голос. Должно быть, он звонил из дома.
– Привет, Тина, моя куриная грудка, мой комочек шерсти. Я сегодня вечером немного задержусь дольше обычного, потому что у меня отгул и я иду с друзьями буйничать. Но все равно приеду и увижусь с тобой, потому что ни единой ночи в своей жизни я без тебя не могу. Значит, рассчитывай почувствовать мой ключ в своем замке еще до зари, любовь моя. Адьос.
Следующее сообщение он наговаривал из телефонной будки: слова произносил немного громче, а за ним слышались другие голоса и какая-то музыка. Речь его уже начинала звучать нечетко:
– Прьвет, моя де-Тинька, мы тут отлично развлекаемся, и я просто звоню сказать. Надеюсь, смогу до тебя сегодня добраться. Я по-прежнему хочу приехать. Мож, довольно поздно буду, но надеюсь, на тебе все равно будет чёнть симпатичное, типа того, что я тебе купил. Знаешь, мне оно стоило кучу денег, да и не во всяком магазине тебе такое продадут, и я уверен, если ты еще разок попробуешь – влезешь.
Раздались гудки, и сообщение оборвалось.
Последнее, похоже, он оставил несколько часов спустя. На сей раз голоса раздавались как мужские, так и женские, а музыка хоть и звучала громче, но была теперь медленной и чувственной.