Вот он, «гаджет» номер один – Марлен перевел взгляд на полку, где красовался первый в мире карманный радиоприемник. Собранный на четырех транзисторах, он весил всего триста граммов и помещался на ладони. Единственное слабое место – отсутствие мощных батареек. Но это дело поправимое, тем более что тема элементов питания тоже присутствует в плане работ.
Исаев улыбнулся. Наташка аж пищала, когда держала в руках плату с выполненной схемой – не здоровенный каркас с лампами, а аккуратненький такой набор радиодеталек, которые она сама и паяла.
Все еще оставалась сложной сварка – приваривать к транзисторам тоненькие золотые проволочки удавалось только «Левше», новому сотруднику, молодому парню, потерявшему ногу еще на Халхин-Голе.
Он не спился, как некоторые, а стал приучать свои руки к тонкой, тончайшей работе – собирал женские часики, хотя умел вести сборку и под микроскопом. Дай ему подковы – блоху точно подкует.
А вот полевые транзисторы из кремния пока не давались, работали только с германием. Впрочем, подобный рост за одну неделю – это даже не прогресс, это взрыв, взлет!
Если же Бергу удастся перевести в ИРЭ Сергея Королева – тот пока в шарашке трудится, – тогда можно на стену вешать плакат: «Все для фронта, все для победы!»
Королев уже конструировал зенитные ракеты, а если ему кое-что подсказать да пристроить к «изделию» электронный блок на транзисторах, то получится первая в мире зенитная управляемая ракета.
Марлен уже немного представлял ее себе, и все проблемы по электронной части были разрешимы. Единственное, что хороших ракетных двигателей на твердом топливе пока не создано. Вот и зададим работенку товарищу Королеву.
А там и Лебедева подтянем – бросим на ЭВМ, Иоффе заманим…
Ну, ладно, хватит валяться. Упруго встав, Исаев обулся, сложил раскладушку и умылся из рукомойника. Водичка бодрила.
– Доброе утро, – проворчал растрепанный Мишка.
– Судя по твоему всклокоченному виду, ты называешь его добрым лишь из вежливости.
– А-а… – расстроенно отмахнулся Краюхин.
Тут Марлена осенило.
– Вот оно что… – протянул он. – А я-то гадаю, чего это два члена коллектива подозрительно унылы. Лидка ходит надутая, этот тоже входит в печальный образ. Это уже какой? Второй день. Могу спорить – полез туда, куда не пускают без разрешения. М-м?
– Полез…
– И схлопотал по морде.
– Схлопотал…
– А подойти к девушке и извиниться не позволяет тупая гордыня.
– Не позволяет… Да что бы ты понимал! Почему она тебе разрешает себя обнимать, а мне нельзя?
– Чудила! Я ж по-дружески! Ну, приобниму, ну, зажму малость… И что? Я же ничего не требую, просто делаю девушке приятно. Не как повеса, просто как товарищ по работе… На меня нельзя обижаться! А вот тебе, как влюбленному, нужно вести себя с трепетом, с благоговением, а не лапать. Понял?
– Понял… А ты заметил, как на тебя Наташка смотрит?
– Заметил. Глазами.
– Какими глазами?
– Зелеными.
– Влюбленными!
– Да перестань!
Исаев отмахнулся. Нет, Наташа была хорошенькая, и фигурка у нее – дай бог каждой. Правда, сама Наташа считает себя уродиной – у ее красоты иной формат, чем тот, что принят в 40-х. Она высокая и стройная, длинноногая, а нынче вознесены курбатенькие, этакие пышечки. И «Мосфильм» таких любит, и Голливуд.
Наташка очень скромная, тихая, ласковая. Вон вчера чуть не расплакалась, когда стояла рядом, а кофточка тоненькая, соски набухли… Девушка не знала, куда деваться – рванулась прочь, но едва он протянул руки и положил их ей на плечи, как она замерла. Голову опустила, сжалась вся, руки на груди сложила, а слезы капают и капают…
Он поговорил с ней – просто нес обычную ласковую чушь. Про то, что она красивая и нечего ей стесняться своей красоты. А то, чего она так застыдилась, ему не только приятно, но даже лестно.
Наташа вроде бы успокоилась. И у него совесть спокойна – ведь он не сказал девушке ни слова лжи. Она ему действительно нравится, но… Ничего более.
Секс в СССР, конечно, имеется, но до сексуальной революции еще далеко. Среди местных красавиц слишком много чистых, непорочных натур в буквальном смысле этих затертых и опошленных в будущем слов. И обижать Наташу он не станет.
По своему хотению не влюбляются. Вот и красивая девушка, и, быть может, влюблена в него, а он никакого «сердечного укола» не испытывает. Его и в будущем мало интересовала эта самая «лямур» – он занимался любовью, а не испытывал ее к кому-то.
Вот уж чего не было, того не было. Не сподобился.
– Всем привет! – прозвенел Наташин голосок.
– Привет! – откликнулся Марлен.
– Привет… – вздохнул Михаил.
Девушка внимательно на него посмотрела. Исаев склонился к ней, умиляясь – Наташины волосы пахли мылом «Земляничным».
– Второй день с Лидкой помириться не может, – сказал он. – Гордыня обуяла.
Наташа прыснула в кулачок и глянула на Марлена. Ее глаза сияли каким-то неземным светом – огромные, распахнутые, они видели только его. У Исаева по хребтине скользнул холодок.
– Здравствуйте, здравствуйте!
Это Берг. А за ним «Левша» – Лёва Вальцев. Прихрамывая на своем ужасном протезе, он прошел к установке и осторожно выдвинул контейнер – кристалл был готов.
– Сделался, Аксель Иванович! – доложил Вальцев.
– Замечательно! Займись им.
– Надо бы вторую установку, Аксель Иванович.
– О, Лёва… Надо десять таких установок! Двадцать! Но… Впрочем, насчет второй может и получиться.
Покончив с завтраком – кусок хлеба с вареньем и стакан молока, – Марлен включился в работу.
* * *
Шел четвертый час, Исаев как раз втолковывал Аркаше с Николаем Николаевичем, чем полевой транзистор лучше биполярного, когда дверь в лабораторию отворилась и вошли трое – капитан госбезопасности и два сержанта.
– Марлен Исаев и Михаил Краюхин здесь работают? – спросил капитан.
– Я – Исаев, – шагнул вперед Марлен.
Михаил, улыбавшийся не переставая с самого обеда (извинился, дурачок, перед Лидой), вышел следом.
– А Краюхин – это я. А что?
– Гражданин Тимофеев Виктор вам знаком?
– Что с ним? – встрепенулся Марлен. – Где он?
– Не беспокойтесь, с ним все в порядке. Вас обоих хотят видеть именно по поводу Тимофеева. Давать объяснения я не уполномочен.
– Едем! Мишка, где моя шинель?
Краюхин перебросил Исаеву его солдатскую и быстро облачился сам.
– Никуда я вас одних не отпущу, – решительно заявил Берг, натягивая шинель черную. – Я еду с вами!