– Ну хватит, Михаил Сергеевич! Наверное, Владимир Тимофеевич сделает из этого разговора соответствующие выводы.
С торжествующе-царственным видом она поворачивается ко мне спиной, давая понять, что разговор окончен, и оба удаляются.
А я долго не могу прийти в себя. Я не понимал простых вещей: как можно кричать на кого бы то ни было; как может человек, занятый государственными делами, отчитывать за мелочи, о которых он и знать-то не должен; почему жена – по существу домохозяйка – ведет себя… и так далее.
Подобное считалось в порядке вещей – обычные будни. Кто-то не так сорочку погладил – разнос. Когда дежурный в приемной говорил мне: «Раиса Максимовна просит, чтобы вы ей позвонили», я становился как комок нервов.
Обслуживающему персоналу приходилось угождать не только хозяйке, но и дочери, и внучкам. Когда горничная пригрозила наказать старшую внучку, ее тут же убрали с работы.
Работницы приходили ко мне в слезах. Я собирал совещания, успокаивал женщин, уговаривал остаться, иногда осаживал, когда в адрес семьи Горбачевых говорились резкости, иногда направлял за советом и помощью к руководству управления КГБ. Что я в принципе мог сделать, если сам оказывался в их положении и они видели это.
Мне передали, что супруги заводили речь о том, чтобы меня убрать. Но, как всегда, решение вынесла Раиса Максимовна:
– А, поменяешь – какая разница, такие же придут.
Сам по себе Горбачев по мелким бытовым делам вспыхивал редко, хотя – случалось, и почти всегда – неожиданно. Буквально в первый же месяц моей работы он в Кремле готовился после обеда встретиться с делегацией.
– Володя, я сейчас переоденусь. Отдай погладить костюм.
Времени в обрез, как раз сотрудник из обслуживающего отдела занес Михаилу Сергеевичу обед и возвращался в буфет. Я выскочил из комнаты отдыха Горбачева, позвал официанта по имени, может быть, чуть громче, чем обычно, и передал просьбу погладить костюм. Он кивнул и ушел. Когда я вернулся к Михаилу Сергеевичу, то увидел его крайне раздраженным.
– Что ты кричишь, как в казарме!
– Извините, если я сделал что-то не так, но у вас очень мало времени.
– Успею, – сказал он, отвернувшись. – Нечего горячку пороть. А на будущее – не упрощай!
Имелось в виду – соблюдай дистанцию. Знай и всегда помни, с кем имеешь дело.
Несмотря на подобные вспышки, я готов был терпеть личные трудности, потому что, как и все, ждал каких-то перемен в стране, чего-то главного, что должно вот-вот для всех наступить.
Однажды Михаил Сергеевич направился в Ташкент, где должен был встретиться с лидером Афганистана Наджибуллой. В резиденции сразу после прибытия Раиса Максимовна решила поменять костюм. Она вызвала меня и в коридоре спросила:
– Вещи не прибыли?
– Нет, Раиса Максимовна, еще в дороге.
С разницей в несколько минут она вызывала меня еще дважды. Вещи наконец прибыли, минут через двадцать пять – тридцать. Оказалось, что местные гаишники просто-напросто прижали транспорт с багажом к обочине, притормозили, не разобравшись, что машины – из нашей колонны. Когда вещи были доставлены, Михаил Сергеевич и Раиса Максимовна вызвали меня уже вдвоем. Накачала она его, видно, уже очень крепко, он едва сдерживал себя:
– Почему так долго не было вещей?
– Транспорт был остановлен местной милицией, Михаил Сергеевич.
– А какого черта ты здесь делаешь?
– Я занимаюсь своими обязанностями.
– На хрена ты мне здесь нужен, ты должен был вещи доставить!
Он кричал, и крик его разносился далеко по коридору. Я вдруг почувствовал, что он готов меня ударить.
Когда он терял самообладание, лицо покрывалось краской.
– Прилетим в Москву – я тебя выгоню!
– Я готов.
Объективно, наряды нужны были ей – для обеда с Наджибуллой. Но Наджибулла жил в соседней резиденции и вполне можно было встретиться чуть позже, все-таки мы – с дороги. Могла она пойти на обед и в прекрасном дорожном костюме, не такая уж это великая встреча.
В Москве Горбачев к этому разговору не вернулся, остыл. Конечно, он прекрасно понимал обязанности охраны, мои лично и знал, что служба наша поставлена высокопрофессионально. Но барские угрозы его «выгоню с работы!» звучали очень часто, в том числе и в отношении людей высокого уровня. Помню, как после просмотра какого-то фильма он шел с Ермашом, тогдашним министром в нашем кино, и громко отчитывал его:
– Таких руководителей надо гнать с работы!..
Они шли впереди, и сути я не понял: то ли выпустили на экраны плохой фильм, то ли, наоборот, хороший – задержали.
Однажды после очередной вспышки не выдержал уже я и сам попросился:
– Михаил Сергеевич, если я не подхожу вам, убирайте меня.
– Это не твое дело. Когда надо, тогда уберем.
Особые хлопоты доставляли нам взаимоотношения Раисы Максимовны с теле– и фотокорреспондентами. Она требовала, чтобы кассеты с записью зарубежных визитов после возвращения давали ей на просмотр. Всегда спешила к программе «Время», чтобы увидеть себя. Снимать ее было сложно. На встречах, приемах, проводах стоит при Михаиле Сергеевиче как бы спокойно, но как только видит, что на нее наводят камеру, тут же начинает проявлять активность, кому-то что-то указывает, поднимает зонтик и т. д. Напрямую о себе она не говорила, делала замечания иного рода и мне, и Плеханову:
– Михаила Сергеевича снимают неудачно – сзади, с неудобной точки. Почему вы не обращаете внимания на подбор корреспондентов? Вот американские корреспонденты – вот снимают, смотрите! Неужели наши так не могут?!
В службе охраны говорили друг другу: «А мы-то, охрана-то, здесь при чем?» Бывало так, что меняли чуть не полностью тассовских фотокорреспондентов на апээновских. Подбором фотокорреспондентов занимался иногда… Плеханов.
Ситуация осложнялась и взаимоотношениями между Плехановым и Виталием Игнатенко, возглавлявшим пресс-службу президента. В свое время Виталия привез в Форос для беседы Евгений Примаков. Безусловно, Игнатенко понравился Горбачеву, они ужинали часа два, затем вышли втроем, веселые. Игнатенко что-то оживленно рассказывал, ко всеобщему удовольствию. Они были один вечер и тут же отбыли, наверное, отдыхали по соседству, в санатории «Южный». Игнатенко после этой встречи возглавил президентскую пресс-службу. Я думаю, что Плеханов, стремившийся к близости с президентом, просто-напросто ревновал к Виталию. Ему не нравилось, что Игнатенко, как ему казалось, подобострастно пристраивается возле Горбачева, берет его чуть не под локоть и что-то нашептывает на ходу. Между ними возникали разногласия, каких журналистов допускать на те или иные встречи. Если, допустим, Игнатенко не включал кого-то в список, они обращались к Плеханову, и он разрешал. Конечно, это не дело охраны – командовать журналистами.