Кот, который гуляет со мной - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Веденская cтр.№ 22

Страница

– Ах, не вычеркнешь. Да? Ну а я тогда не скажу тебе, что я узнала о наших проблемах – о твоих проблемах, Саша. На работе!

– Что? – Он замер, побледнел, перестал улыбаться, и я в ту же секунду поняла, что перешла все границы и что лучше бы я в самом деле влепила ему щелбан. Я опустила взгляд, чертыхнулась и тихо продолжила:

– Я весь день думала, как тебе сказать. Я не знаю, мне кажется, нет ни одного хорошего способа сказать такое.

– Говори, не тяни.

– Саша, тебя собираются уволить. – Мой голос напоминал слабое, почти потерявшееся в горах эхо, но и оно может вызвать сход лавины. Саша сделал шаг мне навстречу и взял меня за руку повыше локтя, сжал пальцы.

– Что ты говоришь? Почему?

– Я ничего не знаю. – И я рассказала ему все, что мне стало известно.

Я знаю, сделать так было правильно. Иногда нужно сделать человеку больно, чтобы избавить его от еще больших проблем. Например, когда у человека есть больной зуб и его необходимо вырвать. Но у Саши не было больных зубов, у него были ненормально белые ухоженные зубы, намекающие всем и каждому, что для некоторых профилактический осмотр стоматолога раз в полгода – не пустой звук. Когда я рассказывала Саше о том, что узнала от Джонни, он улыбался во всю ширь своего белозубого рта, но эта улыбка шла совершенно вразрез с паникой, яростью, непониманием, читавшимися в его глазах.

«Что за фигня?» – так он сказал, когда я закончила говорить, – сбивчивый монолог пятиклассника, забывшего, что к уроку задавали выучить стишок.

Я так и осталась стоять посреди спортивного зала, вспотевшая, с ракеткой в одной руке и телефоном в другой. Сашка развернулся и просто ушел. Этого я никак не ожидала и не знала, что делать дальше. Тренировка закончилась, люди потихоньку собирали разбросанные по полу вещи, скидывали побитые облезлые воланы в картонную коробку, обменивались впечатлениями, шутили, сетовали на пробки, хотели улететь в теплые страны. Кто-то сдавал деньги тренеру. Я встрепенулась и тоже потянулась к кошельку – тренировки стоили недорого, а если брать абонемент на месяц, то еще дешевле, но я не была уверена, что каждая данная тренировка не станет для меня последней.

– Ромашка! Пошли! – услышала я, все еще стоя возле тренера и в третий раз пытаясь пересчитать сдачу. Я дернулась всем телом и обернулась. От Сашиной белозубой улыбки не осталось следа, но он не бросил меня там, повез домой. В машине я решилась и тихонько пробормотала:

– Ты меня простишь?

– За что? – ответил он сквозь зубы. Я пожала плечами и отвернулась к окну.

– Я не знаю, но все равно чувствую себя виноватой… в чем-то.

– Ты всегда чувствуешь себя в чем-то виноватой, это не новость, – ответил он, и это была последняя вещь, которую мы сказали друг другу, если не считать коротенького «пока», когда Сашка высадил меня из машины неподалеку от дома. Ему было не до меня. Гусев погрузился в глубокие размышления, я видела, как напряженно он раздумывал над сказанным мною, и мне хотелось успокоить его. Сказать – эй, кого ты слушаешь? Это же я! Наверняка я все напутала и переврала.

Мама заглянула ко мне в комнату в первом часу ночи – сонная, теплая, в байковой ночной сорочке «в пол», с длинными рукавами. Она смотрелась как аристократка восемнадцатого века, не хватало только подвязанного под подбородком чепца.

– Ты чего не спишь? – спросила я, и мама возмущенно передернула плечами.

– Я хотела задать тебе тот же вопрос, – прошипела она. Рядом с моей кроватью в раздвижном кресле спал Вовка, так что громкость приходилось убавлять.

– Я уже собиралась, – заверила я ее, хотя моя поза и моя одежда опровергали мое заявление. Я сидела на подоконнике в полной амуниции – джинсы, теплые носки, водолазка и безрукавка поверх нее. Хоть сейчас на работу. Не исключено, что я досижу тут до утра – я знала, могла почувствовать приближающуюся бурю. Мое персональное проклятие, бессонница, молчаливая, недвижимая истерика, которую переживаешь, просто глядя в окно.

Такое уже бывало. Я знала, как встает солнце за моим окном, я могла сказать, в каком часу из-за какого дома начнут появляться его лучи. Я могла обманывать себя, ложиться в кровать, раздеваться, пить горячий ромашковый чай, пытаться почитать что-то на ночь, но, если бессонница бралась за меня, я была беспомощна. К тому же на этот раз к ней добавилась головная боль. И чувство вины, от которого я никак не могла избавиться, как ни пыталась. Причем оно не было связано конкретно ни с Сашей, ни с Игорем Вячеславовичем, моим благородным идальго, решившим пригласить меня на свидание. Чувство вины сплелось и распределилось между ними в неравномерных пропорциях, переливаясь из одной части в другую, как жидкость в сообщающихся сосудах.

К двум часам ночи я ненавидела себя.

К половине третьего я ненавидела еще и моего благородного идальго.

Где-то около трех я начала искать таблетки, которые он мне прописал. Удобство его профессии заключалось в том, что, будучи не просто психологом, как моя сестрица, а психотерапевтом с корочкой врача, Апрель мог не только промывать людям мозги, но и прописывать таблетки. Что он и сделал, стоило ему только завидеть меня. Видимо, одного профессионального взгляда на меня было достаточно, чтобы понять – без сильнодействующих препаратов тут не обойтись. Впрочем, то, что я заснула посреди бела дня прямо на его психотерапевтическом диване, тоже не помогло мне в создании имиджа абсолютно здорового человека.

– Где же они, где же эти чертовы колеса, – бормотала я, перекапывая недра ящиков письменного стола. Таблетки нашлись на кухне, в серванте, куда я их сама же и положила. Память тоже так себе. Когда-то я была другой, я была красивой и юной, с острым умом и ясными серыми глазами. Отчего я чувствую себя старушкой в двадцать семь лет? Отчего вчера я не смогла просто поболтать с Малдером, поломаться чуть-чуть, а потом согласиться на свидание, которого желала, о котором мечтала? Он не звонил всего три дня. Два, если вдуматься. Воскресенье и понедельник. Во вторник вечером позвонил. Нормальные отношения, свидания вместо того, чтобы начать жить вместе после первого же дня знакомства. Он может без тебя, а ты без него. Но он скучал. Скучал он, суука!

Мне захотелось позвонить Апрелю – прямо сейчас, в четвертом часу ночи, и сказать, как герой какой-нибудь дешевой голливудской стрелялки, что я «слишком стара для этого дерьма».

Вместо этого я выпила таблетку, а чуть погодя еще одну – контрольную. Хвала производителю, около четырех часов я отключилась, как была, в джинсах, водолазке и безрукавке поверх, на кровати, укрывшись колючим клетчатым пледом из чистой шерсти. Его в свое время принес папа, он купил его на работе, в своем НИИ – ими приторговывала одна коллега. Она запудрила папе голову этой «чистой шерстью», и папа даже не подумал возражать – заплатил какие-то бешеные деньги. Шерсть была чистой, но кололась страшно. Когда папы не стало, я только этим пледом и укрывалась. До сих пор укрываюсь, и мне нравится, что он колется. Как еще понять, что ты жива, если нет колючего пледа? Парня тоже нет. Во сне мне привиделось, что я пытаюсь отбивать бадминтонной ракеткой куски программного кода, написанного на С++. Самый абсурдный сон, который я только видела в своей жизни.

Страница