Так, а почему, подумал я, у нее ноги не достают до земли? Она ведь не такая уж маленькая. Она так возвышалась в кресле, как будто сидела у самой себя на коленках. Может так получиться, что ягодицы и бедра у нее такие толстые, что мешает достать до пола? Я постарался поскорее выкинуть эту загадку из головы – в конце концов, человек пришел ко мне за помощью. Через минуту я поймал себя на том, что думаю о карикатурной фигуре маленькой толстушки из фильма «Мэри Поппинс», которая поет Supercalifragilisticexpialidocious, потому что именно ее напоминала мне Бетти. Не без труда мне удалось выкинуть из головы и это. Так и пошло: весь час я пытался прогнать одну уничижительную мысль за другой, чтобы сосредоточить внимание на Бетти. Я вообразил себе, как эти мысли похищает Микки-Маус, ученик чародея из «Фантазии», а потом мне пришлось отогнать и этот образ, чтобы обратиться наконец к Бетти.
Как обычно, чтобы сориентироваться, я начал задавать биографические вопросы. Бетти сообщила мне, что ей двадцать семь лет, она не замужем, работает в отделе связей с общественностью крупной нью-йоркской розничной сети, которая три месяца назад перевела ее на восемнадцать месяцев в Калифорнию, чтобы помочь с открытием нового филиала.
Она была единственным ребенком в семье и выросла на маленьком бедном ранчо в Техасе, где ее мать жила одна с тех пор, как 15 лет назад умер отец Бетти. Бетти была хорошей ученицей, посещала университет, поступила на работу в универмаг в Техасе, и после двух лет работы ее перевели в центральный офис в Нью-Йорке. Она всегда страдала от излишнего веса, заметно полнеть начала с конца подросткового периода. За исключением двух или трех коротких периодов, когда она потеряла двадцать или двадцать пять кило благодаря строгой диете, после двадцати одного года ее вес колебался от 90 до 115 килограмм.
Я перешел к делу и задал свой стандартный первый вопрос:
– На что жалуетесь?
– На все, – ответила Бетти.
Ничто в ее жизни не ладилось. У нее вообще нет жизни, сказала она. Бетти работала шестьдесят часов в неделю, не имела ни друзей, ни личной жизни, ни занятий в Калифорнии. Ее жизнь как таковая, сказала она, осталась в Нью-Йорке, но просить сейчас о переводе означало погубить свою карьеру, которой и так угрожала опасность из-за непопулярности Бетти среди сотрудников. Первоначально Бетти вместе с восемью другими новичками прошла в компании обучение на трехмесячных курсах. Бетти была озабочена тем, что и ее достижения, и продвижение по службе были не столь успешными, как у однокашников. Она жила в меблированной квартире в пригороде и, по ее словам, не делала ничего, а только работала, ела и считала дни, оставшиеся до окончания восемнадцати месяцев.
Психиатр доктор Фабер, которого она примерно четыре месяца посещала в Нью-Йорке, лечил ее антидепрессантами. Хотя она продолжала их принимать, от них было мало проку; она была в глубокой депрессии, каждый вечер плакала, хотела умереть, спала урывками и всегда просыпалась в четыре или пять утра. Она слонялась по дому, а по воскресеньям, в свой выходной, никогда не одевалась и весь день проводила у телевизора, поглощая сладости. На прошлой неделе она позвонила доктору Фаберу, который назвал ей мое имя и предложил проконсультироваться.
– Расскажите мне подробнее о своих проблемах, – попросил я.
– Я не контролирую свое питание, – улыбнулась Бетти и добавила: – Можно сказать, что мое питание никогда не было под контролем, но сейчас я и в самом деле не могу взять себя в руки. За последние три месяца я набрала около девяти кило и теперь не влезаю почти во всю свою одежду.
Это меня удивило. Ее одежда казалась такой бесформенной, такой бесконечно вместительной, что я не мог себе представить, как она может стать мала.
– Есть еще причины, по которым вы пришли именно теперь?
– На прошлой неделе я обратилась к врачу с головными болями, и он сказал, что у меня слишком высокое давление, 220 на 110, и мне нужно начать худеть. Он выглядел озабоченным. Не знаю, следует ли мне принимать это всерьез – в Калифорнии все просто помешаны на здоровье. Он сам был на работе в джинсах и кроссовках.
Все это она произнесла веселым непринужденным тоном, как будто говорила о ком-то другом и как будто мы с ней были десятиклассниками, которые травят байки в своей комнате дождливым воскресным вечером. Она шутила, пыталась заставить меня смеяться вместе с ней. Она рассказывала анекдоты. У нее была способность имитировать акцент и мимику своего вальяжного врача из округа Марин, своих клиентов-китайцев, своего босса со Среднего Запада. Должно быть, она хихикала раз двадцать в течение часа, и, судя по всему, ее хорошее настроение ничуть не пострадало от моего упорного отказа веселиться вместе с ней.
Я всегда очень серьезно отношусь к заключению терапевтического контракта с пациентом. Когда я берусь лечить кого-то, то принимаю на себя обязательство поддерживать этого человека: потратить столько времени и сил, сколько будет необходимо для улучшения состояния пациента, и прежде всего относиться к пациенту с теплотой и искренностью.
Но мог ли я так относиться к Бетти? Честно говоря, она меня отталкивала. Мне требовалось усилие, чтобы определить, где у нее лицо, настолько оно заплыло жиром. Ее глупые комментарии также были мне неприятны. К концу нашего сеанса я почувствовал себя усталым и раздраженным. Мог ли я стать ей близок? Мне было трудно представить себе человека, с которым мне еще меньше хотелось бы сблизиться. Но это была моя проблема, а не проблема Бетти.
После двадцати пяти лет практики для меня настало время измениться. Бетти олицетворяла собой дерзкий вызов, брошенный мне контрпереносом, и именно по этой причине я сразу согласился стать ее терапевтом.
Естественно, нельзя осуждать терапевта за желание отточить свою технику. «Но как насчет прав пациента?» – спрашивал я себя с тяжелым чувством. Разве нет различия между терапевтом, выводящим неблаговидные пятна контрпереноса, и танцором или мастером дзен, стремящимися к совершенству каждый в своей области? Одно дело отрабатывать свой удар слева и совсем другое – тренировать свои навыки на хрупких, страдающих людях.
Все эти мысли приходили мне в голову, но мне удалось прогнать их. Это правда, что Бетти давала мне возможность улучшить свои профессиональные терапевтические навыки. Вдобавок правда и то, что увеличение моего мастерства пойдет на пользу моим будущим пациентам. Помимо этого специалисты, имеющие дело с людьми, всегда тренируются на живых пациентах. Этому просто нет альтернативы. Как могло бы, например, медицинское образование обойтись без клинической практики? И потом, я всегда был убежден, что ответственные терапевты-новички, излучающие энтузиазм и любопытство, часто устанавливают прекрасные терапевтические отношения и достигают такой же эффективности, что и опытные профессионалы.
Исцеляет отношение (relationship. – Прим. ред.), отношение и еще раз отношение – вот мой профессиональный девиз. Я часто говорю это студентам. Я говорю также и о другом – о том, как нужно относиться к пациенту: о безусловном положительном внимании, безоценочном принятии, искренней заинтересованности, эмпатическом понимании. Каким образом я собираюсь исцелить Бетти своим отношением к ней? Насколько искренним, эмпатичным, понимающим я смогу быть? Насколько честным? Что я отвечу, если она спросит, какие чувства я к ней испытываю? У меня была надежда, что в процессе нашей терапии мне удастся измениться вместе с Бетти. В тот момент мне казалось, что социальные связи Бетти столь поверхностны и примитивны, что нам не потребуется глубокий анализ отношений терапевта и пациента.