– Вы правы – ухудшение будет, если не будет найдено лекарство.
– Карлос, я не хочу быть жестоким, я хочу быть объективным. Поставьте себя на место Рут – двадцать три года, двое маленьких детей, трудный период в жизни, – по-видимому, она ищет твердую опору для себя и своих детей, имеет обывательское представление о том, что такое рак, и очень боится его. Являетесь ли вы воплощением той поддержки и безопасности, к которым она стремится? Захочется ли ей принять неопределенность, связанную с вашим здоровьем? Рискнуть оказаться в ситуации, когда ей придется ухаживать за вами? Каковы реальные шансы, что она позволит себе увлечься вами, сблизиться с вами настолько, насколько вы этого хотите?
– Вероятно, меньше, чем один на миллион, – поникшим голосом ответил Карлос.
Я был жесток, но было бы более жестоко не быть таковым, а просто потакать ему, молчаливо подтверждая, что он не в состоянии видеть реальность. Фантазии о Рут позволяли ему чувствовать, что другой человек может переживать за него и беспокоиться о нем. Я надеялся, что он поймет: именно моя готовность противостоять ему, а не подмигивание у него за спиной, была проявлением моей манеры переживать и заботиться.
Вся его бравада прошла. Карлос спросил вполголоса:
– Так что же мне остается?
– Если то, чего сейчас вам хочется – это близость, то насчет поиска жены можно расслабиться. Я уже несколько месяцев наблюдаю, как вы себя этим изводите. Я думаю, пора уняться. Вы только что закончили тяжелейший курс химиотерапии. Четыре недели назад вы не могли ни есть, ни встать с постели, ни прекратить рвоту. Вы очень похудели, вы восстанавливаете силы. Не нужно ожидать, что вы прямо сейчас найдете жену, вы слишком многого от себя требуете. Поставьте перед собой разумную цель – вы умеете делать это не хуже меня. Сосредоточьтесь на том, чтобы хорошо поговорить. Попробуйте укрепить дружбу с людьми, которых вы уже знаете.
Я увидел, что губы Карлоса начали складываться в улыбку. Он понял, что моим следующим предложением будет: «А разве группа – не самое подходящее место для этого?»
После этой сессии Карлос уже не был прежним. Наша очередная встреча состоялась на следующий день после группы. Первое, что он сказал, – что я не поверю, каким хорошим он был в группе. Он похвастался, что теперь стал самым заботливым и чутким членом группы. Он нашел мудрый выход из своего затруднительного положения, рассказав группе, что у него рак. Карлос заявил – и через несколько недель Сара вынуждена была признать это, – что его поведение так резко изменилось, что теперь к нему обращались за поддержкой.
Он похвалил нашу предыдущую встречу:
– Прошлая сессия была лучше всех. Я хотел бы, чтобы у нас всегда были такие беседы. Я не помню точно, о чем мы говорили, но это помогло мне здорово измениться.
Особенно меня позабавило одно его замечание:
– Не знаю, почему, но я даже стал по-другому относиться к мужчинам в группе. Все они старше меня, но, как это ни смешно, у меня такое ощущение, что я обращаюсь с ними, как со своими сыновьями!
Меня мало беспокоило, что он забыл содержание нашего разговора. Гораздо лучше, что он забыл, о чем мы говорили, чем если бы было наоборот (это бывает с пациентами гораздо чаще): помнил бы точно, о чем мы говорили, но остался прежним.
Карлос стремительно менялся к лучшему. Две недели спустя он начал сессию с заявления, что на прошлой неделе сделал два важных открытия. Он был так горд этими открытиями, что дал им названия. Первое он назвал (взглянув в свои записи) «У всех есть сердце». Второе называлось «Мои ботинки – это не я сам».
Вначале он пояснил первое открытие:
– В течение прошлого группового занятия все три женщины много делились своими чувствами: о том, как тяжело без партнера, об одиночестве, как они скорбят по своим родителям, о ночных кошмарах. Не знаю, почему, но внезапно я увидел их в другом свете! Они такие же, как я! У них в жизни такие же проблемы, как у меня. Раньше я всегда представлял себе женщин, восседающими на горе Олимп, разглядывающими выстроившихся перед ними мужчин и сортирующими их по принципу: этот подходит для моей спальни, а этот – нет.
– Но в тот момент, – продолжал Карлос, – у меня возникло видение их обнаженных сердец. Передние части их грудных клеток исчезли, просто растворились, обнажив лиловую квадратную полость с ребристыми стенками и в центре – сияющее темно-красное пульсирующее сердце. Всю неделю я видел бьющиеся сердца у каждого, и я сказал себе: «У каждого есть сердце, у каждого». Я видел сердце в каждом – в уродливом горбуне, который работает в регистратуре, в старухе, моющей полы, даже в мужчинах, с которыми я работаю!
Рассказ Карлоса растрогал меня до слез. Я думаю, он увидел это, но, чтобы не смущать меня, ничего не сказал, поспешив перейти к следующему открытию: «Мои ботинки – это не я сам».
Он напомнил мне, что на последней сессии мы обсуждали его сильную тревогу по поводу предстоящего доклада на работе. У него всегда были большие трудности с публичными выступлениями: болезненно чувствительный к любой критике, он часто, по его собственным словам, выставлял себя посмешищем, грозно контратакуя всех, кто подвергал сомнению любой аспект его доклада.
Я помог ему понять, что он утратил ощущение своих личных границ. Естественно, сказал я, что человек отрицательно реагирует на угрозу своей сущности, ведь тогда речь идет о самосохранении. Но я указал на то, что Карлос расширил границы своей личности, включив в них свою работу, и поэтому реагировал на безобидную критику любого аспекта работы так, как если бы покушались на само его существование, угрожая его жизни. Я предложил Карлосу увидеть разницу между основным ядром своей личности и другими, второстепенными свойствами и действиями. Затем он должен был разотождествиться с этими второстепенными частями: это могли быть его предпочтения, ценности или поступки, но это не он сам, не его сущность.
Карлоса увлекла эта идея. Она не только объясняла его агрессивное поведение на работе – он смог распространить эту модель «разотождествления» и на свое тело. Другими словами, хотя его тело и находилось в опасности, он сам – его сущность оставалась незатронутой.
Эта интерпретация намного снизила его тревожность, и его выступление на работе было очень ясным и открытым для критики. Он никогда не выступал так удачно. Во время выступления у него в голове вертелась фраза: «Моя работа – это не я». Когда он закончил и сел напротив своего шефа, фраза обрела продолжение: «Я – это не моя работа. Не мои слова. Не моя одежда. Ни одна из этих вещей». Он скрестил ноги и заметил свои поношенные, стоптанные ботинки: «Мои ботинки – это тоже не я сам». Он стал покачивать ногами, надеясь привлечь внимание шефа и объявить ему: «Мои ботинки – это не я!»
Два открытия Карлоса – первые из многих, последовавших за ними, – были подарком мне и моим ученикам. Эти два открытия, порожденные разными формами терапии, лаконично иллюстрировали разницу между тем, что человек может извлечь из групповой терапии с ее акцентом на общности между людьми и из индивидуальной терапии с ее вниманием к внутренней общности. Я до сих пор использую образы Карлоса для иллюстрации своих идей.