Мама начала медленно исчезать, и я отчаянно воззвал:
– Пожалуйста, мама, не уходи! Нам нужно поговорить еще. Должен быть другой способ! Не может быть, чтобы так было нужно! Не могу поверить, что ты просишь меня так поступить!
Она снова стала превращаться в свирепую ламию с белоснежными крыльями, и последнее, что я увидел, – ее жестокие глаза. А потом она исчезла.
Комната мгновенно опрокинулась в темноту, и я, дрожащими руками вытащив из кармана трутницу, сумел зажечь свечу. Потом уселся на пол рядом с сундуком и, вертя трутницу в руках, стал ее рассматривать. Это была последняя вещь, которую дал мне папа, когда я покидал дом, чтобы стать учеником Джона Грегори. Мысленно я увидел отца и точно вспомнил его слова: «Сынок, я хочу, чтобы ты взял это с собой. Трутница может тебе пригодиться. Не забывай нас и приходи навестить в любое время, мы всегда будем тебе рады!»
Трутница и вправду не раз меня выручала, и я пользовался ею уже не первый год.
Бедный папа! Он тяжко трудился на ферме и не успел насладиться спокойной жизнью. Я вспомнил историю о том, как он познакомился с мамой в Греции. Папа был тогда моряком и нашел ее, прикованную к скале серебряной цепью. Мама всегда была беззащитна перед солнечным светом, и враги оставили ее умирать на склоне горы, но папа ее спас, заслонив от солнца.
Прежде чем отплыть вместе с ней обратно в Графство, чтобы начать новую жизнь фермера, папа некоторое время жил в ее доме в Греции, и кое-что из того, что он рассказывал мне о тогдашнем времени, я понял только сейчас. Две мамины сестры иногда приходили к ней после наступления темноты, и они втроем танцевали вокруг костра в окруженном стеной саду. Папа слышал, как они спорят, и думал, что обе сестры невзлюбили его: обычно они смотрели на него через окно с очень злобным видом, а мама махала, чтобы он отошел.
Эти сестры были ламиями Винде и Слейк, и они перебрались в Графство, спрятавшись в мамином сундуке. Они все время с ней спорили, и теперь я знал почему: они пытались уговорить ее усилить стреноживание, принеся в жертву моего отца.
Я очнулся от своих мыслей, услышав, как кто-то поднимается по лестнице в кладовую. Я понял, что это Слейк: она больше не передвигалась как человеческое существо.
Когда я увидел ее в мерцающем свете свечи, меня пробрало холодом до самых костей. Крылья ее были сложены, но когти выпущены, как будто она собиралась напасть. Но вместо того чтобы кинуться на меня, она улыбнулась.
Я встал.
– Зенобия говорила с тобой? – спросила Слейк.
Голос ее стал грубее, чем раньше, и мне пришлось сосредоточиться, чтобы разобрать слова.
– Да, но мне не нравится то, что меня попросили сделать.
– А, ты имеешь в виду жертвоприношение? Она сказала, что для тебя это будет тяжело, но ты верный долгу сын и найдешь силы совершить необходимое.
– Силы и долг – всего лишь слова! – горько сказал я. – Мама не смогла этого сделать, так почему я должен?
Я в упор глядел на Слейк, пытаясь совладать со своим гневом. Если бы ламия и ее сестра поступили по-своему, папа умер бы в Греции и мы с моими братьями никогда бы не родились.
– Успокойся, – сказала она. – Тебе нужно время подумать, поразмыслить о том, что следует сделать. И ты не можешь справиться с Врагом, пока не завладеешь третьим священным предметом. Его поиски нужно предпринять в первую очередь.
– Этот артефакт сокрыт во Тьме, мало того – под самым троном Врага, – резко ответил я. Теперь во мне вовсю бушевала ярость. – Как, по-твоему, он попадет ко мне в руки?
– Не ты должен его раздобыть. У нас будет еще одно задание для девчонки. Алиса уже бывала во Тьме, она сравнительно легко найдет и достанет нужный предмет, и к тому же лучше познакомится с владениями Врага. А пока его голова отделена от тела, ей не будет грозить такая уж серьезная опасность.
– Нет! – крикнул я. – Я не могу просить ее отправиться во Тьму! Побывав там в первый раз, она почти потеряла рассудок!
– Второй раз пройдет легче, – настаивала Слейк. – А со временем Тьма и вовсе перестанет вредить ей.
– Но какую цену Алиса за это заплатит? – возразил я. – Она начнет становиться все ближе и ближе к Тьме, до тех пор пока не будет принадлежать ей полностью?
Ламия не ответила. Вместо этого сунула руку в сундук, вынула оттуда листок бумаги и протянула мне.
– Сперва прочитай это, – сказала она. – Это написано моей рукой, но под диктовку твоей матери.
Я дрожащими руками взял листок и начал читать:
Темный властелин пожелал, чтобы я вернулась к нему и склонилась пред ним. Долгое время я сопротивлялась, постоянно получая советы от друзей и сторонников. Некоторые говорили, что мне следует родить от него сына, как это делают ведьмы, и тем самым навсегда избавиться от него. Но одна лишь мысль об этом приводила меня в ужас. Я мучилась и страдала, понимая, что должна в скором времени принять то или иное решение. Враги схватили меня, застав врасплох…
Тут мама пересказала то, что я уже знал, – как ее приковали к скале серебряной цепью и как ее спас моряк. Этот моряк стал моим отцом – он рассказал мне всю историю незадолго до своей смерти. Я знал и то, чем все закончилось, как папа получил кров в ее доме… Но от следующих слов меня бросило в озноб:
…Вскоре я поняла, что у моего спасителя есть чувства ко мне. Я была признательна ему за помощь, но не испытывала к нему, обычному человеку, какого-то сильного физического влечения.
У меня защемило сердце, когда я прочел эти слова. Я-то думал, что мама и папа сразу же полюбили друг друга. Во всяком случае, так я понял со слов отца. Он в это верил.
Мне пришлось заставить себя продолжить чтение.
Тем не менее, когда я узнала, что он седьмой сын своего отца, в голове у меня стал складываться план. Если мне суждено родить от него сыновей, то седьмой из них получит особую силу в борьбе с Тьмой. И это еще не все: ребенок унаследует и некоторые мои качества, дары, которые усилят и укрепят другие его способности. И тогда однажды этот седьмой сын седьмого сына сумеет, может быть, уничтожить дьявола. Что делать? Решение далось нелегко. С рождением седьмого ребенка я могла получить орудие для окончательного уничтожения врага. С другой стороны, Джон Уорд был простым бедным моряком и происходил из крестьянской семьи. Даже если бы я купила ему собственную ферму, мне пришлось бы прожить эту жизнь с ним и вечной вонью скотного двора.
Думая о бедном папе, я подавил всхлип. В письме ни словом не упоминалось о любви. Маму как будто заботило только одно – победа над дьяволом. Папа был всего лишь орудием, с помощью которого она рассчитывала добиться своей цели. Может, и я всего лишь такое орудие и ничего более?
Сестры говорили: убей его или отдай нам. Я отказалась, потому что была обязана ему жизнью. Выбор стоял так: прогнать его, чтобы он нашел корабль и вернулся домой, или уйти вместе с ним.