Думают... - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Лодж cтр.№ 26

Но начнем с начала. Вчера я приехала к Мессенджерам на ланч, как мы и договаривались. Их коттедж стоит в живописном пригороде Котсуолда — очаровательном даже в это время года, когда на деревьях не осталось ни листика. Дорога вилась среди лугов и зеленых горбатых холмов, по которым бродили овцы, я ехала мимо деревень, замерших в воскресной тишине, мимо старых церквей, опрятных ферм и уютных домиков под соломенными крышами. В Подковах тоже соломенная крыша, но он больше похож на дом, чем на коттедж, — белый котсуолдский камень, обвитый глицинией, которая в мае, должно быть, покрывается чудесными бледно-розовыми цветами. В доме низкие потолки, деревянные полы, покрытые домоткаными дорожками, и огромный камин в гостиной. Есть, конечно, центральное отопление и другие удобства, но все стилизовано под восемнадцатый век.

Здесь Мессенджеры пару дней в неделю ведут жизнь английских помещиков: Кэрри консервирует фрукты и варит компоты, Эмили катается на пони, которого держит в местной конюшне, а Ральф рубит дрова для камина или устраивает для малышей пешие и велосипедные прогулки. За домом открывается более экзотический вид: балкон, или «палуба», как они его называют, состоящий из двух ярусов — на нижнем расположена ванна из красного дерева с горячей водой. Все это выглядит довольно неестественно: выходишь из дома XVIII века и попадаешь в современную Калифорнию — такое впечатление, будто находишься на съемочной площадке.

После ланча (превосходного ягненка, зажаренного с чесноком и розмарином) мы пошли прогуляться по лужайкам и тропинкам. Я обула «Веллингтоны» (у них есть несколько размеров для гостей, на выбор). Когда ярко-красное зимнее солнце начало садиться, мы надели купальные костюмы, завернулись в полотенца и залезли в горячую ванну. Как здорово сидеть на свежем воздухе, погрузившись по самую шею в бурлящую воду, и смотреть на звезды, загорающиеся на вечернем небе! Вся семья разместилась по кругу.

Недолго думая Ральф уселся на своего любимого конька. Подозреваю, что семье он уже до смерти надоел своими беседами о сознании, но для меня это ново и чрезвычайно интересно. Потом все вернулись в дом, а мы с ним немного задержались и поговорили о существовании (или несуществовании) души. Он — убежденный материалист и готов найти материалистическое объяснение любому необычному явлению… особенно нападал на мою зыбкую веру в трансцендентное — а ведь это все, что у меня теперь осталось… Потом Кэрри позвала нас в дом пить чай, и когда мы поднимались по лестнице, он поцеловал меня.

Я, естественно, не сказала об этом Кэрри. Так что теперь у нас с ним общий секрет. Когда он подавал мне мед и масло за столом, наши взгляды встретились, и между нами повисла тайна — неслышимая и невидимая. Дело не в том, что мы поцеловались, а в том, что скрываем это. Мы не выдали себя: на наших лицах не дрогнул ни один мускул, и наши голоса не изменились… Насколько же люди привыкли к обману — это не составляет для них никакого труда! Неужели мы приобрели это свойство вместе с самосознанием?

Я вовсе не собираюсь становиться любовницей Ральфа Мессенджера, и на то есть целый ряд причин. Нужно всегда стоять на своем. Но мне было непреодолимо стыдно перед Кэрри за этот эпизод, и, пытаясь загладить его, я бросилась помогать ей убирать со стола. Когда мы складывали посуду в посудомоечную машину, она сказала, что пишет книгу — исторический роман о землетрясении 1906 года в Сан-Франциско. У нее сохранились семейные бумаги того периода — письма и дневники, из которых можно почерпнуть необходимый материал. Кэрри считает, что такая книга привлечет широкий круг читателей, потому что в Калифорнии сейчас все помешаны на землетрясениях. «Я, правда, не знаю, насколько много исторических фактов потребуется, — сказала она, — вообще-то это семейная история». Неожиданно для себя я предложила прочесть ее рукопись, которая, выражаясь языком Эмили, нужна мне «как новая дырка в голове». Еще один придуманный мир, в который нужно вникать! Кэрри с радостью приняла мое предложение. А может, для того она и пригласила меня в Подковы и поддерживала наше знакомство? Или стыд за поцелуй подтолкнул меня к такой чрезмерной доброте? Понятия не имею. Но почему я всегда ищу объяснения? Почему поцелуй Ральфа не мог быть спонтанным, непреднамеренным поступком — галантным жестом или искренним признанием: он, дескать, считает меня привлекательной и ему нравится моя компания. Поцелуй как печать, подтверждающая, что мы приятно провели время в горячей ванне. Кэрри могла случайно обмолвиться о своем романе — так почему же я не должна доверять собственной душевной щедрости и предложению прочесть его? Боюсь, это присуще всем писателям — искать сложные объяснения простым вещам.

Мой визит сильно затянулся, но в конце концов около семи мы все стали собираться домой. Темп жизни значительно убыстрился. Кэрри руководила сборами — собирала вещи, регулировала термостат, гасила свет, задергивала шторы и опускала жалюзи, покидая дом до следующей недели. Как будто над мечтательной деревенской идиллией опустили занавес, и наша компания снова вернулась к жизни, торопливо меняя костюмы и готовясь к следующей сцене. Мы попрощались на лужайке около дома, рассаживаясь по машинам. Я всех горячо поблагодарила.

— Навещайте нас почаще. Пусть это станет доброй традицией. Страшно подумать, что вы проводите все выходные на кампусе, — сказала Кэрри. Ральф улыбался у нее за спиной:

— Не то слово!

— В любом случае увидимся в следующую субботу, — сказала Кэрри. Она имела в виду пятидесятилетие Ральфа, на которое меня уже пригласили.

Позже. Услышала в новостях, что Жан-Доминик Боби умер сразу же после выхода своей книги. Как грустно, но, по крайней мере, он узнал о ее огромном успехе! Может, только поэтому он и держался — мечтал увидеть книгу опубликованной, и как только это свершилось, его измученный дух сдался и перестал бороться со смертью. Где он теперь? По убеждению Ральфа Мессенджера — нигде, он существует только в головах читателей своего «Le scaphandre et le papillon», да еще в памяти тех, кто знал его лично. Воспоминания и мысли — это ведь тоже, как утверждают некоторые, фикция, вызванная мозговыми клетками, которые, в свою очередь, подвержены разрушению. Аргумент Ральфа о том, что религия связана со способностью человека осознавать свою смертность, не лишен смысла. Я сверилась с «Британикой» по поводу слоновьих кладбищ, и он, черт возьми, оказался прав. Но животные, которых ведут на убой, предчувствуют свою смерть: они лягаются, дерутся и гадят со страху, когда их ведут на убой. Вероятно, просто ощущают запах крови намного острее, чем люди, или же заново испытывают страх своих предшественников, но они ведь не знают, почему боятся: предчувствуют смерть, но не знают об этом. А мы знаем и помним об этом всегда, как только выйдем из младенческого возраста. Может, это и есть страшная плата за самосознание?

Если взглянуть на проблему с этой точки зрения, историю первородного греха можно считать мифом о возникновении самосознания в процессе эволюции. Под напором мыслительной силы бедный «хомо сапиенс» внезапно осознает, что смертен, и, придя в ужас от этой мысли, придумывает легенду, для того «чтобы объяснить, как он попал в этом мир и как уйдет из него». Легенду о том, как он обидел некое существо могущественнее себя, и это существо наказало его смертью за неповиновение. Затем человек придумывает другую историю, в которой ему предоставляется второй шанс обрести бессмертие. Об этом говорится в первых шести строках «Потерянного Рая»: