Тучи, набежавшие на побережье с запада, к закату укрыли небо плотным одеялом, и когда солнце опустилось за горизонт, сгустилась кромешная тьма. Не светили звезды, Ария полностью скрылась за тучами, а Иридима казалась только размытым грязно-белым пятном на небе. Свет ее не достигал земли. И начался дождь.
Сначала — всего несколько капель, как предупреждение, упали на каменный город. А потом разразился ливень. Потоки воды лились с неба, крупные капли шипели на факелах и барабанили по лезвиям мечей.
Вооруженные часовые щурились на кольцо лагерных костров вокруг осажденной Зилы. Они мигали, как маяки в непроглядной тьме, и ничего не освещали. В конце концов напористый дождь, промочивший людей до нитки, затушил и их тоже.
Зила ждала атаки уже много часов. Огни в окнах и висячие фонари украшали город, как драгоценные камни корону, яркие искорки в наполненной дождем черноте.
Первым заметил, что что-то не так, писец, образованный человек, которого, как и многих других, подхватил и понес поток событий. Он не представлял, куда ведет его судьба и как выплыть против течения. Какой-то непонятный для него орган власти записал его в часовые, и писец подчинился этому приказу без лишних вопросов. Теперь же он вымок насквозь и чувствовал себя очень несчастным. Он сжимал в руках винтовку, из которой не умел стрелять, и все ждал, когда из бездны за стенами пропасти прилетит стрела и вонзится ему в лоб.
Возможно, именно эти мысли заставили его быть более внимательным, чем другие, стоявшие в эту ночь на карауле. Несколько ночей бездействия убедили их, что перед настоящим сражением будут тянуться долгие переговоры и приготовления. Пыл восстания уже поостыл. Люди готовились провести осень и зиму в Зиле, ставшей теперь ловушкой. А что еще оставалось делать? Им не особенно нравилась перспектива сдаться на милость солдат, даже если бы и удалось покинуть город. Некоторые думали, а не лучше ли было позволить Наместнику набивать закрома и попробовать пережить голод. Товарищи напоминали им, что так легко рассуждать, когда брюхо сыто, а если бы они сейчас голодали, то запели бы по-другому. В Зиле много еды, во всяком случае, больше, чем снаружи…
Многие, как и писец, дивились тому, как их угораздило попасть в эту мясорубку, и не знали, как теперь сберечь свою шкуру.
Писец как раз размышлял об этом, когда в ровном шуме дождя проступили и другие звуки. Порывистый ветер то и дело окатывал его рваными струями теплого дождя, и один из порывов принес вдруг то ли скрип, то ли визг колеса. Робкий писец постеснялся рассказать другим часовым о том, что услышал, и предпочел ждать. То и дело ему слышались слабые отзвуки, которые приносил ветер. И в душе нарастало чувство, что творится что-то неладное. Мимолетный шум мог бы быть плодом воображения, если бы писец таковым обладал. Но он был благоразумным, практичным и не склонным к фантазиям человеком.
В конце концов он поделился своим беспокойством с парнем из ближайшего караула. Тот выслушал и скоро доложил своему офицеру, так сведения дошли до начальника караульной службы. Тот потребовал, чтобы писец отчитался о том, что слышал. Нашлись и другие, кто его поддержал — мол, и они тоже кое-что слыхали. Люди упорно вглядывались во тьму, но ночь за завесой дождя стояла непроглядная.
— Запустить ракету! — скомандовал начальник. Ему не особенно хотелось это делать, он боялся понапрасну переполошить своих, а заодно и чужих. Но еще больше пугало нарастающее беспокойство, которое ползло вверх по позвоночнику.
Через несколько минут ракета с пронзительным свистом рассекла небо. За ней потянулась тонкая струйка дыма. Свист затих, а над Зилой распустился, подобно цветку, ослепительный сияющий шар. Свет затопил склон холма.
И люди испугались увиденного.
У подножия кишмя кишели солдаты. В свете фальшивого солнца они замерли, как фигуры барельефа. Поверх кожаных доспехов каждый надел плащ из черного брезента, и с такой маскировкой они покинули свой лагерь и незамеченными пересекли пространство, на котором жители Зилы могли расстрелять их из луков и пушек. Люди в мокром брезенте походили на жуткого вида жуков с блестящими черными надкрыльями, которые ползли к стенам города. Враги тащили с собой мортиры, лестницы и собственные пушки. Неожиданность открывшегося пугала сама по себе. Так пугаются, сняв повязку и обнаружив в ране копошащихся червей.
По склизкому холму карабкалось около трех тысяч воинов.
Поднялся большой переполох — и в городе, и в наступающем войске. В свете угасающей ракеты солдаты сбрасывали с себя брезентовые плащи и стягивали чехлы с огневых пушек, отлитых в форме скалящихся псов или кричащих демонов. Тьма опустилась вновь и скрыла наступающих. А усыпанной огнями Зиле спрятаться было негде.
Били в набаты. Выкрикивали приказы и предупреждения. Мужчины отшвыривали в сторону игральные кости, шары, жаркое и хватались за оружие, которое так небрежно побросали у стен.
Огневые пушки дали залп.
Темнота у подножия холма вновь рассеялась, точнее, была разорвана вспышками: железные пасти выплевывали пламя, каждый раз на миг освещая войска противника. Зажигательные ядра медленно, лениво перелетали через городские стены, вращались, и сквозь трещины в металлической «скорлупе» вытекал жидкий огонь. Они пробивали крыши домов, катились по улицам, выбивали куски стен. От сильного удара снаряды взрывались и разбрызгивали густое вещество, которое вспыхивало на воздухе. Пылающие ручейки растекались по мостовым, и дождь не мог их погасить. Темные дома там и здесь превращались в костры, потому что внутри них полыхала мебель. С жутким воем метались по улицам, превращаясь в факелы, мужчины, женщины и дети с обугливающейся кожей.
Первый залп посеял в городе ужас, боль и смерть. Второй не заставил себя ждать.
Баккара вскочил с постели еще раньше, чем затих визг первой ракеты, а когда ударили пушки, уже застегивал свои кожаные доспехи. Мисани проснулась вместе с ним, но не поняла, что значил запуск ракеты. Однако когда раздались взрывы, она и сама была на ногах. Баккара подбежал к окну и распахнул ставни. Она быстро надела платье и заплела волосы в тяжелую косу, которую завязала у основания узлом.
Баккара разразился грязными ругательствами, взглянув на крыши Зилы. Пламя уже разгоралось.
— Я знал, что будет так, — проскрежетал он. — Будь они все прокляты! Знал!
Отвернувшись от окна, он увидел, как Мисани завязывает сандалии. Обычно она собиралась очень долго, но, когда особого шика не требовалось, могла одеться за минуту.
— И куда это ты? — рявкнул он.
— С тобой.
— Женщина, предупреждаю, у меня нет времени с тобой возиться.
Оглушительный удар сотряс комнату. Баккара оступился и схватился за комод, чтобы не упасть. Обстреливали крепость. Заряды огневых пушек, конечно, не пробьют стены такой толщины, но по камню уже струились и стекали во двор полыхающие ручейки.
— Я не собираюсь здесь оставаться. Крепость — самая заметная цель во всем городе, — ответила Мисани. — Иди и не беспокойся обо мне. Я сама о себе позабочусь.