Давид против Голиафа - читать онлайн книгу. Автор: Гейдар Джемаль cтр.№ 71

Бодрийяр остро интуирует суть того, что воцарилось в качестве современности. Ничего не происходит, ничто не по-настоящему, все оказывается постановкой и фальшью. Система, – говорит он, – достигает своего предсмертного совершенства в тавтологии: ее содержание становится 2х2=4!

Тут Бодрийяр, однако, допускает существенную ошибку. Тавтологична не Система, а все общество в целом. И речь здесь идет не о современном обществе, а об обществе как таковом, обществе par excellence, в конечном счете, архетипическом традиционном обществе.

Тавтология есть последняя и предельная форма, в которую отливается мудрость; тавтология сакральна. Высшее сознание, достигнутое посвященными, сознание верховного жречества – тавтологично. Общество – всего лишь инструмент для передачи неизменной мудрости (которая, кстати, называется perennial philosophy, вечная философия), оно (общество) подобно запечатанной бутылке с вложенным в нее посланием, брошенной в океанические воды большого Космоса. А в послании начертано предвечными иероглифами 2х2=4, хе-хе..!

Звучит ли с какой-либо стороны вызов этому совершенству (тут с Бодрийяром не поспоришь: тавтология, действительно, эстетически неуязвима)? Разумеется. В большом Космосе работает универсальное Второе начало термодинамики. Оно ежесекундно бросает вызов идеальной формуле, предлагая с каждым отсчитанным мигом стать на бесконечно малую долю меньше: не 2х2=4, а 2х2=4–х, и Мудрость, борясь за то, чтобы и в материальном воплощении удержать свою вечную эстетику, должна постоянно компенсировать истирающее, умаляющее воздействие волн времени. А вот для этого нужна уже Система.

Система есть инструмент общества, как само общество есть орудие Мудрости. Общество приобретает, в конечном счете, путем проб и ошибок характер Системы, формируется в качестве Системы, и это уже почти финальный, уже пахнущий эсхатологией этап человеческой истории.

Система – это зеркальное отражение умаляющего действия универсальной энтропии. Но поскольку ноосферный уровень нынешнего человечества не настолько высок, чтобы переподчинять себе фундаментальные законы реальности, Система может являться только виртуальной оппозицией подлинному действию Второго начала; она осуществляет свою компенсаторную работу в суммарном коллективном общественном воображении.

Один из первых шагов в этом направлении – происходящее на наших глазах растворение государства в обществе. Суверенитет государства стремительно релятивизируется, становится легче и условнее. Это особенно заметно в дипломатическом плане на внешнем направлении; но и внутри, по отношению к своим гражданам, государство стремится, что называется, «сблизиться» с людьми. В итоге оно влезает в каждый дом, в каждую семью. То, что раньше считалось атрибутикой тоталитарности, становится сегодня повседневными приметами «зрелой развитой демократии». Государство как бы напяливает на себя содранную с общества шкуру – волк притворяется агнцем. Особо яркое выражение на Западе это находит в юридизации простых человеческих отношений, влезание закона, процедуры во все щели, в том числе, и интимные! Раньше закон был посредником между государством и гражданином в случае преступления; гражданское право было посредником между частными лицами в случае конфликта. Теперь любые человеческие связи координируются с помощью адвокатов, предпосылка конфликта закладывается в них изначально. В современном обществе рядовой гражданин, конечно, не лишен так называемого выбора, однако, он практически полностью лишен инициативы, ибо выбор, обеспеченный процедурой и по сути лишенный содержания, убивает инициативу эффективнее, чем тоталитарное принуждение.

Коллективное общественное воображение все же обретает плоть; правда, не в так называемом материальном мире, а непосредственно в преобразовании самого общества. Система пожирает общество, становится одно с ним. Это происходит поэтапно, через постоянную трансформацию общественного сознания.

Прямым выражением этой трансформации является постоянно идущая переоценка мерила всех ценностей – человеческого жизненного времени. Человеческое время – это главный ресурс, источник принципиальной энергии, благодаря которой работает социальная машина. Каждый из вовлеченных в общественный механизм индивидуумов отдает обществу свое жизненное время, которое у любого из смертных безусловно конечно и достаточно жестко определимо в своей финальности. Время современного среднестатистического гражданина на земле исчисляется двумя с половиной миллионами ударов сердца, посчитанных при нормальном пульсе. В процессе отчуждения этого уникального и драгоценного для каждого его обладателя ресурса общество претендует на все возрастающую часть. Сначала отчуждаемым временем является та часть, которая посвящена труду как товарному производству; но этого мало, общество начинает претендовать на время досуга, затем на время, проводимое с семьей. У современного человека похищается практически все его сознательное время за вычетом, может быть, только сна. Но есть и другой путь повышения капитализации каждого социального данника: возрастание стоимости отчуждаемой секунды (удара пульса). Этот процесс идет непрерывно. К тому же он очевиден: достаточно сравнить, сколько стоило среднестатистическое время европейского участника экономического процесса 20–30 лет назад (не говоря уже о периоде между двумя великими войнами), чтобы убедиться в справедливости этого убеждения. К тому же, и в современной ситуации человеческое время стоит неодинаково: сравним стоимость единицы времени в существовании индонезийского или тайваньского гражданина со стоимостью аналогичной единицы в существовании персоны, принадлежащей к пресловутому «золотому миллиарду». Разница в стоимости живого времени между отдельными регионами Земли достигает отношения 1:100.

В этом состоит особый парадокс социального процесса: общество тавтологично в каждый данный момент, но ценность этого момента должна увеличиваться по сравнению с предыдущим; в противном случае общество ждет коллапс. (Легко понять, почему в прошлом пики благоденствия при особо мудрых государях завершались, как правило, стремительным и ужасающим обвалом – в спокойные времена обычно стабилизировался стоимостный критерий времени, прекращалась его постоянная переоценка!) Итак, суть системы в том, чтобы избавить общество от кризиса, а точнее, структуру политического контроля ― от коллапса. Единственный способ, которым можно осуществить совместимость тавтологии с перманентным ростом – это развести их по разным плоскостям. Например, в высших эшелонах социальной иерархии господствует тавтология, а в массовом пространстве происходит непрерывный рост. Такова модель информационного общества. Оно производит потоки информации, в которую превращается время тех, кто ее создает (скажем, время интерактивных пользователей Интернета), при этом нет никаких ограничений для роста стоимости этой информации: это должно определяться непосредственно экономическими модераторами «интеллектуального производства».

Повторим еще раз: кризис, в который вовлечено человечество – тектонического масштаба, смена антропологических парадигм. Наиболее очевидный аспект, еще охватываемый глазом, это несоответствие психофизиологических возможностей нормального индивидуума, принадлежащего к западному постиндустриальному обществу, тем обязательствам, которые на него будут наложены завтра. Внутренние возможности роста за счет экстенсивной перестройки человека – образование, расширение социальных контактов, обретение мегаполисной психологии, изменение ритма жизни – полностью исчерпаны. Однако этому не способному развиваться дальше человеку уже сейчас начинают предъявляться новые вызовы. Система требует от него, чтобы он «стоил» (т. е. производил отчужденную стоимость в единицу времени) по меньшей мере в десять, а то и больше раз, чем он реально способен при нынешней политэкономической организации. Для этого было бы нужно, чтобы каждый из участников экономического процесса стал бы неким Ван Гогом или, по меньшей мере, Пикассо – при сохранении сегодняшней рыночной оценки творческих продуктов этих художников. Такое возможно, если большинство из принадлежащих к «золотому миллиарду» станет – не настоящими, конечно, – но виртуальными, условными Ван Гогами. Иными словами, они должны обменять все, чем владеют сегодня, – и это буквально, – на билет за право войти в качестве участника в «интеллектуальную экономику». Естественно, что для обитателей мировой провинции, не обладающих изначально степенью социализированности, необходимой для этого перехода, в такой перспективе не остается никакого шанса: они должны быть выброшены из общества и из истории, чтобы не превращаться в балласт.