Иван Молодой. Власть полынная - читать онлайн книгу. Автор: Борис Тумасов cтр.№ 56

И он с наслаждением представил себе склонившегося, униженного врага, великого князя Московского…

Пробуждение было страшным. Марфа Исааковна, кажется, и не спала, ровно провалилась, забылась в дреме, когда Пелагея затрясла ее, затормошила:

- Матушка, пробудись, там эти, московиты проклятые.

Марфа села на край мягкой кровати, прислушалась. В ворота настойчиво барабанили. Неожиданное спокойствие охватило ее. Сказала домоправительнице:

- Чего орешь-то! Не глухая, чать, слышу. Пока не оденусь, не вели впускать. Не господа, подождут.

Одевалась не спеша, все первейшее потребовала. Натягивала на себя все лучшее, в каком по великим праздникам в храм ходила. А в ворота били и кричали. Марфа поморщилась:

- Экое нетерпение, пря московская!

И величаво не вышла, выплыла лебедем из опочивальни, где уже толпились дети и внуки, челядь домашняя.

Поклонилась им Марфа Исааковна низко:

- Простите меня, люди добрые, коли была я к вам строга и чем обидела.

И тут же обратилась к Пелагее:

- Теперь зови коршунов этих, пускай клюют…

Той же ночью привели в Городище к великому князю Ивану Васильевичу Пимена, всесильного ключника владыки Феофила.

Склонился Пимен под строгим взглядом.

- Ответствуй, Пимен, какие козни творил владыка?

Распрямился ключник, на великого князя взглянул и обмер: взгляд сатанинский. Обомлел. А Иван Третий повторил:

- Так в чем вины Феофила?

- Государь, владыка к непокорству бояр взывал.

- А Марфу-посадницу?

И глаза на Пимена уставил. Всесильный ключник едва на колени не рухнул, устоял:

- Марфу Исааковну особливо. Государь знак подал, чтобы удалился, а ближайшему боярину Ивану Юрьевичу Патрикееву велел:

- Архиепископа в железы да в Москву, в Чудов монастырь, в монахи постричь… И еще: завтра город из пушек обстрелять, после чего впустить по концам полки наши, пусть люд зрит силу московского воинства… Колокол вечевой снять, лишить Новгород его звона, чтоб не колготил попусту, не смущал народ. Посадникам новгородским не быть, править городом будут четыре посадника, на каких великий князь Московский укажет. Жить Новгороду не республикой, а обычаями Московской земли…

Настали для Великого Новгорода судные дни. Обстрел города из пушек, выселение Борецкой и непокорных дворян сломили упорство оставшихся новгородцев. Явились на поклон к Ивану Третьему новгородский князь Василий Васильевич Шуйский с оставшимися боярами, целовали крест и присягали на верность великим князьям московским. Подчинились они и нормам обложения земельных владений, согласились выплачивать в казну московскую за все вины, какие нанесли Московской Руси.

Беспощадно расправившись с изменниками и усмирив новгородцев, Иван Третий с войском покинул Великий Новгород.

Зимой на Масленицу по всей Москве пекли блины, катались на качелях, брали приступом снежные городки. Шумно, весело гуляли, забывая все огорчения, прежние слезы.

Иван Молодой в первый день праздника был у отца, они принимали тверских гостей, бояр Тимофея Косого и Архипа Надеина.

Угощали знатно, поили медами, кормили блинами с икрой, с семужкой легкого засола.

А когда гости захмелели, принялись расспрашивать, какие обиды боярам чинит Михаил, князь тверской, да продолжает ли сноситься с литовским князем Казимиром.

К вечеру бояре засобирались в дорогу. Великие князья отговаривали их, просили хотя бы ночь в Москве пробыть, но Тимофей и Архип ни в какую не соглашались. А уходя, твердо обещали летом перебраться на жительство в Москву с чадами и слугами. Говорили:

- Князь Михаил Борисович обид нам хоть и не чинит, но и не честит. Ко всему тверской князь от Москвы отдаляется, а надобно заодно держаться. Хватит уделами жить, друг от друга рыла воротить…

Иван Молодой ехал конно за санями с боярами тверскими. Прощался тепло. Видать, помнил, что вполовину кровь у него тверская.

Долго смотрел, как в сумеречную даль удаляются сани и конные слуги. В Кремле его уже дожидался Санька. Принял повод, а великий князь Иван Молодой сказал ему:

- На блины к тебе завтра приду, примешь? Ночью к нему явилась Глаша, теплая, улыбчивая.

Будто все душевные боли великого князя Ивана Молодого на себя приняла, душу облегчила. Князь Иван слова ласковые ей шептал, голову гладил:

- Глаша, свет мой, никто тебя не заменит…

Но ни в тот день, ни на всей Масленой неделе молодой великий князь к Саньке не приходил. Он явился лишь в Прощеное воскресенье, когда заканчивалась Масленица и князя уже не ожидали.

Они ели блины драные ^[36], кислые, вспоминали отроческие лета, раннюю юность, но все больше молчали: каждый о своем думал…

Зима доживала последние дни.

По ночам еще держались морозы, а днем выгревало солнце и звонко выстукивала капель.

А давно ли лес спал. В безветренную погоду деревья застывали в снеговых шапках, ветви покрывались инеем, будто мучным налетом. Хрустнет ли ветка под ногой, вспорхнет ли птица - далеко слышно…

В преддверии весны лес встряхивался и стоял голый, мрачный.

Сиротливо жались березы, сникали осины, в высоком небе качали головами иглистые сосны, задумывались вековые дубы, и тепло было только разлапистым елям.

Весной из всех земель Московской Руси приходили обнадеживающие вести: ополченцы собираются и, стоит из Москвы знак подать - на подмогу придут.

Но Иван Третий все тянул, хотел миром урядиться с великим ханом Золотой Орды. На то и расчет держал.

На Думе государю никто не перечил. Почто в свару с Ахматом вступать, по зову государя свои княжеские дружины выставлять, челядь оружную?

Но как-то на одной из Дум молодой великий князь Иван вдруг взял да и вымолвил слово против государя:

- Не добром надобно с Ахматом рядиться. Он от выхода, какой Русь ему платила, не откажется. Одно и остается - мечом правду искать!

Выкрикнул князь, обмерла Дума: великий князь еще молод, чтоб государю перечить. А тот свое продолжает:

- К чему ждать, когда Ахмат на нас пойдет? Сами на него двинемся! Кто первым ударит, за тем и победа. Аль запамятовали игру ребячью - яйцами куриными стукаться?

Иван Третий прикрикнул на сына:

- На что толкаешь, на кровь? Не ведаешь, что плетешь! Золотая Орда в силе великой!

И, как гром грянул в Думе, вспылил великий князь Иван Молодой: