В обитель молодой князь попал к обеду. Издалека, из окошка крытых саней, увидел высокие бревенчатые стены, часовню, трапезную, кельи и клети.
Через распахнутые ворота сани вкатились в монастырский двор, остановились у клети, в какую два мужика переносили из розвальней кули с зерном.
К княжьим саням торопился монастырский келарь, он провел Ивана в келью Иосифа.
Скинув шубу, молодой князь уселся на лавку и огляделся. В углу аналой, треногий столик с церковной книгой в толстом переплете, иконостас, грубо тесанный стол и дощатая постель. А под бревенчатым потолком пучки засушенных трав.
Пока осматривался, открылась дверь кельи, и порожек переступил преподобный Иосиф в рясе и накинутом поверх кожушке.
На молодого великого князя смотрели глубоко посаженные глаза под седыми бровями.
Иван вздрогнул. Взгляд Иосифа был тяжелым, проникавшим насквозь. Он сел рядом с князем, повел будто вчера прерванный разговор:
- Говорят, ты, сыне, суд в Новгороде вершил?
- Истинно так, отче.
- Пора знать Великому Новгороду, что не вольности землю и город красят, а покорность строгая…
Вошел послушник, внес глиняную миску квашеной капусты с кольцами лука, рыбу вареную, грибы соленые и хлеб ржаной. Поставил все на стол и удалился. Иосиф еды почти не касался, Иван ел охотно: в дороге проголодался. А когда насытился, рассказал преподобному, что государь намерился жениться на греческой царевне.
Слушал Иосиф, и не понять, как воспринял он ожидавшуюся свадьбу. А князь вдруг сказал:
- Мужики зерно в клеть носили, зачем обители столько хлеба?
Преподобный встрепенулся, зорко поглядел на молодого князя:
- Ты, княже, слушал, как мы с Нилом Сорским спор вели, чья молитва лучше к Богу доходит, сытого или голодного. Однако ни того, ни другого. Молитва от души и сердца исходит. А обитель сильна богатством своим и духом, а не нищетой. Вот и могущество государств тогда, когда народ живет не впроголодь… Ты, княже, сказывал, государь берет в жены царевну греческую, веры Христовой. А ведаешь ли ты, что варяги-язычники древний Рим погубили? Кто второй Рим, Константинополь, порушил? Полуголодные турки-мусульмане… Государь берет в жены христианку, и на Москву падет обязанность огромная - сберечь веру Христову от поругания. И знай, великий князь молодой, нищей, голодной Московской Руси с этим не совладать…
Иосиф не спускал глаз с князя, будто всматривался, понял ли, о чем он говорил. Спросил:
- Уразумел ли, княже, истину? Ибо словеса Нила Сорского и ему подобных не до добра тебя доведут, а к ереси жидовствующих толкнут…
По весне воротился из Рима Санька, срубил домик на Неглинной на манер дома Иоанна Фрязина - островерхий, черепичками крытый и с такими же оконцами в переплет - и заслал к Насте сватов.
Свадьба была не то что громкая, но обильная. Дворяне служилые, Санькины товарищи по полку, три дня гуляли. Побывал на свадьбе и молодой князь Иван.
Все бы хорошо, но душой Александр чуял, пошлет его сызнова государь в Рим за невестой, и огорчался. Трудная дорога, особенно морем, когда корабль на волнах болтало и швыряло. Тогда Саньку до самого нутра выворачивало. А Фрязину все нипочем, будто в колымаге едет.
Жена Александру досталась хозяйственная. Везде поспевала - и дома, и на огороде. Ко всему куры и поросенок в садке. Санька не нарадуется: за что ему такое счастье?
А вот молодого великого князя в доме не привечал. Не забыл, как из Вологды ехали и заночевали на подворье служилого дворянина, бывшего в ту пору в походе…
Дел у Александра всего ничего: коня выведет, почистит и, оседлав, уезжает на службу, какую с дворянами несет. Иногда посылают его с грамотой в другое княжество. Тогда Санька из Москвы на неделю-другую отлучается.
Особые хлопоты выпадали на последние осенние дни, когда государь объявлял военный сбор.
Тогда бояре со своими слугами выезжали на Ходынское поле. Здесь же выстраивалась княжья дружина и дворянские полки.
Государь вместе с великим князем Иваном Молодым объезжали войско, придирчиво осматривали коней бояр и их людей, какая на них броня и оружие.
Смотр проходил весь день, и Иван Третий либо наказывал бояр, либо хвалил, а дворянам жаловал земельные наделы. Александру досталась земля под самой Москвой. Настя ее крестьянам под оброк сдала…
Радоваться бы Саньке, да повстречался ему Фрязин и огорчил:
- Видать, предстоит нам вскоре, Александр, сын Гаврилы, в Ватикан отправиться…
Парсуну Иван Третий рассматривал сначала один, затем с сыном. Советовался с владыкой Филиппом, и тот выбор государя одобрил:
- Я сказываю, шли послов, великий князь.
Потом парсуну выставили в Думе. На бояр смотрела молодая царевна, чуть полноватая, с припухлыми губами, пышными темными волосами и очами, что зрелые сливы.
Бояре глазели, судили по-своему.
- Парсуна-то хороша, да какова в жизни, - заметил князь Стрига-Оболенский.
- Тебе с ней ли жить? - усмехнулся боярин Беззубцев.
- Сладка, видать, - прошамкал беззубый боярин Мамочкин.
Услышав это, князь Хованский с презрением поглядел на Мамочкина:
- Куда конь с копытом, туда и рак с клешней… И Дума приговорила: быть Софье Фоминичне государевой невестой.
А ночью великий князь Иван Молодой Глаше о той парсуне рассказывал, и постельничая покойной княгини вздохнула:
- Государь-то знал жену свою, великую княгиню Марью. Какой-то эта гречанка окажется…
И до самого рассвета ласкала молодого князя, приговаривая:
- Ты только скажи, и я завсегда приду к тебе…
Хоть и минуло время, как скончалась жена Ивана Васильевича, тверская княжна Мария Борисовна, а он все еще не мог забыть ее, кроткую, ласковую. Часто слышался ему ее голос, будто кличет она его. Отчего бы?
И тогда он спрашивал:
- Ужели с того света весть подаешь мне, Марьюшка?
Да и как ему, Ивану Васильевичу, не любить ее, ежели она была предназначена ему с детских лет…
Когда умерла Марьюшка, великий князь Иван Васильевич дорогие поминки в обители раздавал и подношения немалые выделил. Как-то митрополиту посетовал:
- Владыка, нет покоя мне, мается душа моя. Великая княгиня Марья, голубица моя, часто является ко мне. Я ль повинен в смерти ее?
Митрополит насупил брови:
- Она в душе твоей, сыне. Видно, пора тебе, великий князь, сыскать другую жену, и кровь твоя утихомирится…
Теперь Иван Васильевич с владыкой согласен, жениться надобно, годы-то нестарые. Однако ох как любил он Марьюшку, заменит ли ее другая? Вытеснит ли из сердца тверскую княгиню?