В моей руке - гибель - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Степанова cтр.№ 88

Кое-кто упомянул о конфликте с руководством, как о главной причине ухода Базарова из ассоциации. Но дело заключалось не в каких-то причудах базаровской психики, а в обычной финансовой сваре: кто-то кому-то недоплатил, кинул и…

Катя, со слов Колосова, знала и о тщетных попытках разговорить единственного возможного очевидца по делу. В Раздольске срочно разыскали бомжиху Серафиму. Никита, оказывается, тоже не забыл сцены во дворе раздольского отдела.

Он предполагал, что полоумная нищенка застала «оборотня» во время одной из охот на месте преступления. Но вот что именно увидела Серафима: расправу ли над очередной собакой или же над Антиповым-Грантом, Яковенко или Соленым? Бомжиху ласково и терпеливо обрабатывали и участковый Сидоров, и следователь прокуратуры. Последний после каждой беседы тщательно проветривал кабинет и ворчал: «Где это видано, чтоб на одного дурака вторая ненормальная дура давала показания? Да с такими протоколами допросов нас в суде на смех поднимут!» Однако истина была небезразлична и ему.

Слишком много ненормальных… Это начинало постепенно тревожить и Катю. Только она не высказывала своих соображений вслух. И так уже ее ежедневный вопрос: «ОН сказал, где Лиза?» — доводил Колосова до тихого бешенства.

Однако Колосов, добровольно раскрывший перед Катей почти все раздольские карты, не говорил ей об одной важной детали. Работу с Базаровым по поводу исчезновения гражданки Гинерозовой он держал на особом контроле. Этим и занимался в Раздольске Халилов, освободившийся наконец после передряги в Октябрьском СИЗО. Кстати, имена двух сокамерников Акулы, подозреваемых в его убийстве, он привез в личном рапорте Колосову, сразу же подшитом в агентурное дело. Касьянов, в производстве которого по-прежнему находилось дело по убийству Игоря Сладких михайловской преступной группировкой, принял работу Халилова, к сведению. И присоединил октябрьский эпизод к прежним «грехам» Бриллианта Гоши. Благо свидетельская база и негласная информация Халилова теперь это позволяли.

Но сейчас Ренат начинал новые и трудоемкие контакты с «психом-вервольдом»: Базарова неожиданно для него перевели в другую камеру, где у него оказалось двое соседей. Одновременно с переводом, там же в Раздольске, его навестила группа врачей-психиатров из Института им. Сербского, решивших лично взглянуть на «оборотня» — ликантропа перед стационаром. Они долго и обстоятельно беседовали с Базаровым. Правда, выводами врачи делились с прокуратурой и Колосовым скупо: ну что ж, больной контактен, в убийствах своей вины категорически не признает, насчет «ночных охот» шутит, уклоняется от прямых ответов, исповедует крайне правые политические взгляды, к своему нынешнему тюремному заключению относится как к недоразумению, впрочем, особого интереса не проявляет, его, пожалуй, больше волнуют события в югославском Косове — этнический конфликт между сербами и албанцами, о котором он слышал по радио.

В новой камере было радио, и это, кстати, не было случайностью.

«Ишь ты, — подумал тогда Колосов. — Косово психа интересует, надо же…»

Вечером он читал рапорт Халилова — там было то же самое. Вервольд был тихим молчаливым сокамерником.

Только по ночам… По ночам он иногда вставал и долго и монотонно кружил по камере, мягко ступая босыми ногами по ледяному бетонному полу. Как тень или зверь в клетке.

Халилов медленно, но неуклонно начинал продвигаться к главной цели: выяснить, где труп девушки. Заставить, уговорить, убедить, припугнуть психа, чтобы сломался, сознался и показал место захоронения. Это была долгая продуманная осада. К ней по всем правилам тактического искусства полагался и отвлекающий маневр — лобовая атака. И на роль психологического тарана Колосов выбрал Дмитрия — поэтому сам предложил тому свидание с братом. Пусть поговорят, а уж реакцию «вервольда» мы потом в камере понаблюдаем…

Но свидание близнецов, разрешенное Касьяновым, не принесло почти никакого результата. Дмитрий о беседе с братом молчал, и на него тяжело было смотреть, когда Степана уводил конвой. Колосов не стал лезть парню в душу: захочет — скажет, а скорее всего — нет. А вранье его слушать…

О СВИДАНИИ БЛИЗНЕЦОВ УЗНАЛА И КАТЯ. ОНА ДАЖЕ И НЕ ПРЕДПОЛАГАЛА, ЧТО ЭТО ВСЕ СНОВА КОСНЕТСЯ ЕЕ. И КОСНЕТСЯ ВОТ ТАК…

Она сидела на работе — вернулась с брифинга, посвященного вечным, набившим оскомину проблемам вневедомственной охраны. Коллеги передали, что ей несколько раз звонил мужчина. Катя подумала: наверняка Мещерский. Сережка после задержания Базарова был в тревожном недоумении.

Через своих родственников и родственников семьи Кравченко он знал, как восприняли этот демарш в кругу, где вращались Базаровы, — как «произвол и надругательство над известной семьей, где и так столько горя»… По просьбе родных и знакомых Мещерский буквально оборвал телефон Колосова. Они встретились, и Никита показал приятелю пленку задержания, а также кое-какие снимки с места убийства Гранта и Яковенко.

Незнакомец снова позвонил без четверти шесть — Катя уже собиралась домой. Она хотела крикнуть в трубку привычное: «Сереженька!», как вдруг узнала голос:

— Катя, я хочу вас видеть. Я у Зоомузея, рядом. У меня машина. — Это был Дмитрий. Ни «здравствуй», ни «привет» — «хочу видеть» звучало как приказ. Катя подчинилась. Близнецу она была многим обязана. Надо уметь быть благодарной, не задавая лишних вопросов.

Дмитрий выглядел из рук вон плохо, и Кате стало его мучительно жаль. Великая сушь в глазах — помнится, Булгаков писал так в своей «Белой гвардии». Катя не понимала аллегории, хотя она ей всегда и нравилась. Теперь, увидев глаза Дмитрия, она поняла — и верно, ВЕЛИКАЯ СУШЬ…

Он завез ее в бар у метро «Театральная», напротив бывшего Дома союзов. Бар был дорогим и еще полупустым, все веселье, видимо, начиналось с восьми. Дмитрий заказал первое, что попало под руку, оказалось — текилу. Даже не поинтересовался: хочет Катя пить это кактусовое пойло — нет ли…

Она видела его руки: сильные кисти, набухшие узловатые вены. Браслет золотых часов на широком запястье.

— Кать, я его сегодня видел там, у вас… у них… — Дмитрий взял бокал, сжал, поставил, не отпив ни глотка. — Этот тип из Раздольска, Колосов, что ли, его фамилия, — дал нам со Степкой свидание. Предложил мне… предложил склонить его признаться. Мол, деле сразу ускорится, его в больницу переведут, лечить будут.

Катя выжидательно безмолвствовала: понимала, что Дмитрий хочет говорить сам.

— И я попытался, Кать. Честно попытался.

— Вы спросили у него, где Лиза?

— Да. Умолял сказать. А он сказал, что я… я дерьмо, — Дмитрий смотрел на свои щегольские начищенные ботинки. — Он не хочет говорить даже мне.

— А вы надеялись, что он скажет все?

Дмитрий кивнул.

— Кать, это все как мышиная возня… Бардак полнейший.

Я никогда не думал, что уголовное дело начинается и идет вот так беспощадно, как молотилка, хотя сам юрист и… Только попади. Он же болен, Катя, они же знают, чем он болен, зачем же они все это с ним делают?