– А что, по-вашему, есть и будет хитом продаж?
– Шпилька. Туфли на каблуке. Вечерний вариант – замша, кристаллы Сваровски…
Геворкян снова приглушил звук.
– Вот все в таком роде в таком разрезе почти полтора часа. Он действительно разбирается в том, чем зарабатывал себе на жизнь.
– А кроме обуви и торговли, он еще о чем-то говорит? – спросила Катя. – О своем преступлении? О том, что было? Что он натворил?
– Нет, это в задачу моего коллеги доктора Рюмина-Борковского не входило. О том, что он, как вы выражаетесь, натворил, с ним сегодня вечером попытаюсь поговорить я.
– Вы? – Катя привстала.
– Да, я попытаюсь. Вы можете понаблюдать вместе с остальными. Но на этот раз так, чтобы он никого посторонних за стеклом не видел.
КАКОЙ У НЕГО БЫЛ ГОЛОС, КОГДА ОН ГОВОРИЛ ПРО ВСЕ ЭТИ БОТИЛЬОНЫ, БОТФОРТЫ, ШПИЛЬКИ… ЕМУ НРАВИТСЯ, ЕМУ ВСЕ ЭТО НРАВИТСЯ… МОЖЕТ БЫТЬ, ОН ТАЙНЫЙ МАНЬЯК, ЭТОТ, КАК ЕГО… ФЕТИШИСТ… НЕТ, ПОДОБНЫЕ ТИПЫ ТАК СЕБЯ НЕ ВЕДУТ. СТРЕЛЬБА ПО ЖИВЫМ МИШЕНЯМ – ЭТО НЕ ИХ СТИЛЬ. ХОТЯ ЕСЛИ ВЗГЛЯНУТЬ НА ВСЕ ЕГО ЖЕРТВЫ ТАМ, НА АРБАТЕ, НА ВСЕХ ЭТИХ РЯЖЕНЫХ…
– Сейчас вы меня спросите: не гомосексуалист ли он, а может, тайный гомофоб? – усмехнулся Геворкян.
– Нет, но…
– Снова промах. Он, как нам удалось убедиться, в этом плане натурал, гетеросексуал и к проблемам сексуальных меньшинств относится совершенно равнодушно.
После просмотра видеозаписи пришлось еще довольно долго ждать. Геворкян покинул кабинет. Видимо, ему надо было подготовиться. Молоденькая докторша заварила чай и угостила Катю сдобным печеньем. Сидеть вот так, смотря, как солнце садится, отражаясь в панорамных окнах соседних зданий, где сплошь офисы, офисы… Прихлебывать чаек, грызть печенье, слушать, как молоденькая докторша с жаром обсуждает последние телевизионные новости-сплетни – о том, с кем из родителей останется жить внук Пугачевой…
И ЖДАТЬ ВСТРЕЧИ С ЧУДОВИЩЕМ.
…Это красиво, доктор, это хорошо продается…
…Я думал, он и его пристрелит. А он отвернулся и выстрелил в другую сторону…
…В последний месяц он как-то изменился… не знаю…
…Он это помещение арендовал лишь потому, что…
– Вас зовут, пора.
В кабинет заглянул охранник. Какие богатыри они тут, однако.
За узкими окнами из пуленепробиваемого стекла смеркалось. Скоро стемнеет. Катя внезапно ощутила острую тревогу. Скоро стемнеет… Это было так странно, совершенно дико – здесь и сейчас бояться темноты! Но…
– Нет-нет, сюда, пожалуйста, к лифту, – охранник свернул направо по коридору.
В прошлый раз они с Геворкяном, кажется, шли другой дорогой или все коридоры тут так похожи один на другой?
В собственных совершенно беспричинных страхах Катя так разобраться и не успела, они поднялись на лифте и попали из коридора в небольшой освещенный холл, где собрались врачи – целая комиссия во главе с тем самым доктором, которого Катя видела на видеозаписи. Тут же находилась и охрана. Врачебная комиссия группировалась вокруг оконного проема в стене, забранного прозрачным пластиком. За окном был бокс, стены, пол и потолок покрыты мягкими серыми матами. В центре стояло два легких стула. На одном, сгорбившись, сидел Пепеляев.
По тому, как безучастно он смотрел по сторонам, было ясно – на этот раз все устроено так, что он не может видеть тех, кто за ним наблюдает.
Катя встала сбоку, ей не хотелось мешать комиссии (еще выгонят!), но и упустить она ничего не могла. Где же Геворкян? Ага, вот он – входит в бокс как ни в чем не бывало. Так, наверное, укротитель в цирке входит в клетку льва-людоеда… Нет, пожалуй, неудачное сравнение, пошлое. Если Пепеляев действительно безумен, то он просто больной человек и, возможно, не виноват…
– Добрый вечер, Роман.
– Здравствуйте, доктор.
– Как самочувствие? Не устали? Много было желающих сегодня с вами пообщаться.
– Голова немного болит, а так ничего. Сносно.
Слышимость в холле была хорошая, динамики отрегулировали так, будто ты стоишь рядом с ними – там, за стеклом. Катя слушала, затаив дыхание. И это сумасшедший?! Разве ЭТО сумасшедший? Геворкян абсолютно спокоен, садится на стул напротив. А Пепеляев… вот он слегка откинулся, вытянул ноги поудобнее, виски трет… Словно встретились два старых знакомых и присели покалякать – о том о сем…
– Не возражаете, если мы с вами продолжим?
– Доктор, я же в прошлый раз все вам сказал.
– С прошлого раза много воды утекло. И кое-что случилось.
– Я не знаю, как это вышло… честно, доктор, не знаю.
О чем они говорят? О том инциденте. Когда он стекло пытался выбить и выбраться? Пепеляев в глаза Геворкяну не смотрит, смотрит в пол.
– В первый раз после осмотра врачей, помните, вы обмолвились, что слышите «голоса»… «голос»…
– Это было после укола.
– Слышали после укола?
– Нет, я сказал это после укола. Что они мне там вкололи?
– Сыворотку против столбняка. У вас много ран на теле, вы помните, как они появились?
Пепеляев кивнул.
– Вы взрослый умный человек, Роман. А я не следователь и не прокурор. Я врач.
– Здесь же дурдом. Меня за психа тут держат.
– Вас направили сюда на экспертизу. Направили потому, что вы совершили преступление, мотивы которого до сих пор не установлены.
Пепеляев молчал.
НЕТ, НА БЕЗУМНОГО ВОТ СЕЙЧАС, В ДАННЫЙ МОМЕНТ, ОН СОВЕРШЕННО НЕ ПОХОЖ! Катя покосилась на врачей – что я все гадаю, псих – не псих, что вот они о нем думают, специалисты?
– Упоминая про «голос», который вы слышали, вы хотели дать нам понять, что находились под каким-то воздействием?
– Нет.
Резкий, даже злой ответ.
– Ваша воля была несвободна?
– Я же говорю – нет.
– Вам трудно это обсуждать?
– Я просто не хочу. Не могу!
– Не можете?
– Я…
– Не можете или не хотите? Отвечайте мне: не хотите или не можете? Что мешает вам, не дает?
– Я хочу… доктор, я должен… я хочу, чтобы…
– Чтобы что? Отвечайте, будьте здесь, сейчас и со мной, не уходите, не позволяйте себя увести!
КУДА УВЕСТИ? Катя буквально прилипла к стеклу. О чем это Геворкян? Ведь там, за стеклом, они только вдвоем – врач и пациент.
– Боритесь, не уступайте, я тут с вами, а вы со мной. Я не позволю вам на этот раз ранить себя, причинить себе боль. Вы мне верите? Вы хотите себе помочь. ВЫ ХОТИТЕ ЭТОГО?
– Да, да, я хочу, я… Доктор, ОНО уже здесь!