Темный инстинкт - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Степанова cтр.№ 101

— Алиса, девочка, у тебя настоящая истерика, — ее голос чуть дребезжал. Слова щелкали друг о друга, как костяшки на счетах. — Ты что так кричишь?

Вместо ответа Алиса подскочила к Шипову и вдруг с силой рванула на нем халат.

— Что я кричу? А вот что! Вы лучше на это полюбуйтесь! Что, Егор, понравилось тебе это? Понравилось, скажи, здорово было, возбудило тебя? Стоило ради такого вот скотства их убивать?

Шипов схватил ее за руки, но она не отпускала халат, ткань треснула. Он рванулся, но она вцепилась в халат намертво — в образовавшуюся прореху мелькнуло голое тело, а потом…

Сидоров молча разнял их. За воротник сдернул халат с Шилова, обнажив его до пояса, и они увидели, что плечи и спина того покрыты синюшно-багровыми полосами. Это были следы от ударов.

И тут их оглушил крик Зверевой:

— Убирайтесь вон! Вон, я сказала! Это мой дом, здесь я хозяйка! И никто не смеет со мной разговаривать таким тоном! А вы, — это адресовалось Сидорову, — вы, кажется, забыли, где вы находитесь и с кем. Вы не услышите от меня ни единого слова без моего адвоката!

— А я не планировал на сегодня с вами беседы, Марина Ивановна, — холодно отрезал опер и взял Шилова за руку. — Идем-ка, малый. Штаны твои где? Не забудь только «молнию» застегнуть.

Уже в холле Кравченко услышал, как Зверев прошептал-простонал, словно бы про себя, но так, что это, однако, стало достоянием всех:

— Боже, такой дом был, такой счастливый дом, такая семья. И все пошло прахом. Все рухнуло. Все!

— Судьба, — откликнулся Корсаков. — Хоть нам и непонятны ее пути, но это судьба.

— Бардак, — отчеканил Сидоров.

Они стояли в холле: три группы людей, а между ними — словно пропасть: семья — Новлянские (Алиса хмуро уставилась в пол), Зверев, Корсаков и Файруз, чужие — Кравченко, Мещерский и опер и отверженный и ужасно одинокий Егор Шипов, теперь, видимо, окончательно перешедший в разряд неприкасаемых.

— Ступай наверх, — приказал ему Сидоров. — Посиди и подумай, если тебе есть над чем подумать. — Он хмуро обвел взглядом семью. — Ну? И кто мне что-нибудь объяснит?

Кравченко увидел, как Сидоров сверлит взглядом Корсакова. Тот побледнел, потом покраснел, меняя цвет, как хамелеон. "Ишь ты, любовничек мировой знаменитости.

Самого интересного о своих отношениях с этой женщиной ты, оказывается, и не сказал. Но нет, и Корсакова сейчас не стоит долбать. Сидоров на него явно плохо действует.

А попросту говоря — любовничек трусит перед опером. А с трусами о таких делах лучше не разговаривать".

Пит? Кравченко покосился на Новлянского. О, этот сейчас прямо рвет и мечет: ишь как ноздри раздуваются от бешенства. Неужели действительно он настолько переживает за свою приемную мать? Или это тонкий расчет?

Файруз? Этот, кажется, после «зартошти» еще не оклемался, дай…

— Я бы хотел с вами поговорить, — голос Зверева звучал преувеличенно спокойно. — Вы, трое, пройдемте со мной.

— Мы поднимемся на террасу, — сказал Мещерский.

Проходя мимо комнаты Шилова, они увидели через открытую дверь, что он, сгорбившись, сидит на постели.

Порванный халат валяется на полу.

«Алиска при всех обвинила его в убийстве, — думал Мещерский. — Высказала вслух то, что час назад мы обсуждали с Вадькой. Пистолет еще приплела. Он всегда ненавидел своего брата. Он, не дрогнув, застрелил свою собственную собаку, он любит фашиста Муссолини… Неужели это все-таки он? Тот, против которого так все здесь обернулось?»

На террасе в окно лились потоки солнечного света.

Зверев резко задернул штору.

— Я просил бы, чтобы то, чему вы, молодые люди, только что стали свидетелями, никогда не вышло за пределы этих стен, — голос его звучал умоляюще-скорбно. — К убийствам это не имеет ни малейшего отношения, я уверен. То, что натворила эта сумасшедшая девчонка, — ужасно. Моя сестра.., словом, вы все превратно поняли.

Марина совсем не такая… Она.., конечно, у всех людей имеются свои слабости, причуды, особенно это касается сексуальной сферы — ну кто, скажите, не без греха? К тому же возраст дает себя знать: она так тяжело расстается со своим прошлым, со своим великим прошлым… Моя сестра — огромный талант, неординарная личность, а гении вообще сотканы из парадоксов. Ну и нужна бывает разрядка, эмоциональный чувственный порыв… Ее творчество, ее дарование…

— Алиса давно про это знала? — перебил его Сидоров.

— Ну, она как-то говорила.., много лет назад. Когда Марина развелась с их отцом Новлянским, она вторично вышла замуж. Это был молодой парень, подающий большие надежды певец… Ну и они вот так… В общем, Алиса однажды стала свидетельницей одной такой сцены… Ей было шестнадцать лет. Потом вскоре они развелись. Я думаю, из-за этого. — Зверев прятал глаза.

«Ну конечно, тенор небось сбежал от такой брутальной дамы, от дамы треф, — подумал Кравченко. — С швейцарским толстосумом она себе таких фокусов не позволяла: возраст не тот, да и склонностей, наверное, у старичка не было. Вот и потребовался юный покладистый Димочка в любовники. А потом и Сопрано… Вот что их объединяло помимо возраста».

— Когда моя сестра сблизилась с Дмитрием, — продолжал Зверев, — их неординарные отношения стали достоянием семьи. В доме такого ведь не скроешь… Но Дима всегда вел себя как порядочный человек. Да к тому же и Петька пытался как-то повлиять на это. Его это глубоко ранит, он очень страдает. Я говорил о его комплексах, может, в этом их корень как раз, но… Но он искренне любит Марину, как и все мы, и всегда пытался ей помочь. Они с Майей "в этом вопросе всегда были вместе, заодно, пытались что-то делать и… Ведь проще всего осудить человека за его слабости, а они пытались помочь. Понимаете? То, что тут сейчас произошло, — стыд и позор. Но это все от нервов.

У нас у всех уже нервы на пределе. Ну, девочка и не выдержала, сорвалась. Поймите только: Марина и ее.., слабости — это.., не имеет ничего общего с теми трагедиями, которые тут произошли.

— Ладно, сами разберемся, что тут имеет отношение, что не имеет. — Сидоров хмурился. — Идите вниз, я приму к сведению ваши слова, Григорий Иванович. Ну? — он обернулся к приятелям, когда Зверев их покинул. — Что скажете?

Кравченко фыркнул, усмехнулся (впрочем, смеялся у него только рот — вроде сам по себе кривился, а глаза не смеялись).

— Помните анекдот? — сказал он. — Сидят в камере садист и мазохист. Мазохист: «Ударь, ну ударь меня», а садист: «А вот и не ударю!» Да… Лупить мужей и любовников как Сидоровых коз — а знаете, в этом есть свой шарм, — он снова фыркнул. — Ну и рожи, наверное, у них были! Особенно у нашего гитлерюгенда — вот кто не ожидал-то…

— Противоестественно это, — Сидоров поморщился. — Неужели она.., ну был бы пьяница какой, или алкаш, или педик, но она!