— Я лучше на компьютере.
— Не пойдет, у нас в суде — сплошные консерваторы. Бери ручку, подружка, пиши…
В мастерскую Долидзе отправились в половине шестого на машине Марьяны. Катя волновалась. Установка «жучка» скрытно и моментально выпала именно на ее долю. У Марьяны были свои задачи во время встречи с Варламом Автандиловичем Долидзе. Она оделась строго по форме, точно на строевой смотр. И выглядела спокойной, не в пример Кате, которая то и дело проверяла «жучок» в сумке — не потерялся ли, вздыхала и нервничала.
— Остынь, — в который уж раз говорила ей Марьяна, плавно сворачивая с шоссе на грунтовую дорогу.
— Может быть, его все же дома нет?
— Дома он.
— Но ведь там поминки в ресторане.
— Такие мероприятия допоздна не бывают — не пьянка же.
— А если там будет кто-то еще, например Мамонтов?
— Ну и что? Послушаем, разве плохо услышать что-то новенькое?
— Ты потому такая спокойная, что у тебя дело забрали, — не выдержала Катя. — Ты знаешь, что уже ни за что не отвечаешь. Это называется — тешить праздное любопытство.
— Это не праздное любопытство, — возразила Марьяна. — Вообще, Катя, тебе обязательно вот это мне говорить?
— Нет, — Катя вздохнула, вспомнила себя. — Это теперь моя глупость и моя злость.
С виду дом, где однажды Катя уже побывала незваной гостьей, был необитаем, но у крыльца стояла знакомая машина. Долидзе возился у багажника, выгружал какие-то сумки, в которых явно позвякивали бутылки. Судя по его внешнему виду, ни на какие похороны он не ездил, не отдавал последний долг памяти безвременно ушедшему…
Если бы Катя и Марьяна знали Долидзе чуть дольше и лучше, они бы сразу догадались, что оружейный мастер находится на пороге своего регулярного творческого запоя. Как и все запои, приходил он к Долидзе внезапно, заставляя уединяться и обильно запасаться спиртным. В сумках, которые он выгружал из багажника, были бутылки с чачей — виноградной водкой, которую он покупал у земляков на Черемушкинском рынке. Долидзе считал, что уж если и срываться в штопор, то делать это надо с… максимальной пользой для здоровья. А хорошая чача издавна считалась на Кавказе «живой водой», способной вылечить не только от недуга, но и от сердечной тоски.Долидзе увидел «Жигули», Марьяну в форме капитана милиции за рулем, Катю, сидевшую рядом, заулыбался, широко развел руками.
— Какие гости ко мне! Что же, многоуважаемая, — это было адресовано смущенной Кате, — одна вы меня посетить не решились, приехали с охраной в виде очаровательного служителя Фемиды?
— Мы приехали побеседовать с вами, — перебила его Марьяна, вылезая и захлопывая дверь «Жигулей».
— Побеседовать со мной? Так уже беседовали. Не раз. Ну что же, прошу в дом.
А в Доме было сумрачно и тихо. Тускло блестело оружие в витринах. Было много пыли — видно, в доме давненько не убирались с пылесосом. В просторном холле прямо на полу на газетах были разложены инструменты, стояли мешки с углем для кузнечного горна. Немало было и пустых бутылок — в основном из-под армянского коньяка.
Долидзе, не зажигая электричества, провел их в гостиную. Катя чуть отстала. Ее мучила мысль — куда лучше приткнуть «жучок» и когда это лучше сделать — сейчас или уже после разговора?
— Располагайтесь поудобнее. Чем вас угощать прикажете? Все есть в этом доме — кофе, чай, шоколад, коньяк, мартини, — Долидзе сделал широкий жест. Он был в клетчатой американской ковбойке, рукава которой были засучены до локтей. Катя впервые увидела его мускулистые волосатые руки. Ей вдруг вспомнился мультик про Кота в сапогах и Людоеда, которого озвучивал Папанов. Долидзе сейчас был ну просто его копией. А дом действительно напоминал и берлогу, и замок.
— Ну, так я вас слушаю, уважаемые. Как дело продвигается? — Долидзе улыбнулся Марьяне.
— Хорошо продвигается, семимильными шагами вперед, — Марьяна сидела на краю мягкого кожаного дивана прямо и церемонно. — А мы вообще-то считали, что вы сейчас на Ваганьковском кладбище, у могилы Усольского.
— Считали, а ехали? Не создан я для кладбищ, уважаемые. Не люблю я это дело. Успеем, все успеем еще там побывать, належаться там. Чего ж раньше времени туда соваться? — Долидзе вздохнул: — А Ореста жаль. Пропал мужик ни за грош.
— А вы знаете, как он погиб? — спросила Марьяна.
— Ну, знаю то, что все знают, — застрелили его в машине.
— А вы знаете, как его застрелили? Точнее, из чего застрелили?
Долидзе откинулся на спинку дивана. Вид у него был слегка осовелый. Катя ощущала исходившее от него амбре.
— Ваш ученик по оружейному ремеслу… — начала Марьяна.
— Вася? О нем мы уже толковали вот с многоуважаемой Екатериной, — Долидзе томно поклонился Кате. — Пустая это затея у вас. Вредная и ошибочная.
— Ошибочная? — Марьяна оглядела стены гостиной. — Сколько оружия в вашем доме. И все холодное. А где же огнестрельное?
— Такого не держим.
— Не держите? И не делаете?
— Нет, я и это уже говорил. Так о чем, собственно, беседа-то у нас?
— О мастерах и подмастерьях, — сказала Марьяна. — А еще о пистолетах — газовых на базе «Макарова», очень качественно и профессионально переделанных под стрельбу боевыми патронами девятого калибра. Вот о таких, например, — и она выложила на низкий массивный столик из черного оргстекла пистолет, который запросто, словно пудреницу, достала из кармана кителя.
Этого Катя не ожидала. Это был тот самый ствол, который некогда изъяли у Буркина и который долго караулил своего звездного часа на дне сейфа. Долидзе не изменил своей вальяжной позы, но что-то в лице его изменилось. Он протянул руку, но она застыла на полдороге к пистолету.
— Трогать не разрешается? — спросил он.
— Почему? Берите, взгляните поближе. Спорить готова — эту вещь вы видите не впервые, — Марьяна усмехнулась.
Долидзе пистолета не коснулся.
— Вы снова ошибаетесь, — сказал он. — А откуда он у вас?
— То есть как откуда? Вы забыли ваш собственный рассказ про дуэль? Это вот один из дуэльных. Второй канул.
— Ну и что? Я тут при чем? — Долидзе прищурился.
— Знаете, я могла бы вам соврать — у нас, мол, есть показания на вас Мамонтова и Буркина о том, что этот вот пистолет и другой, точно такой же, получили они от вас за деньги или, может, не за деньги, а так, за красивые глаза. Но я не буду врать — вы человек умный, вы художник, сразу почувствуете фальшь, — Марьяна вздохнула. — Так что это я вам говорить не буду. Я скажу другое — без всяких показаний я точно знаю, что этот вот пистолет — ваше произведение. И тот, другой, канувший в небытие, — тоже.
— С чего это вы взяли, уважаемая?
— С того, что два других ваших произведения — Мамонтов и его дружок — дураки, совершенно не умеющие правдоподобно врать.