— Простите, в таком случае вынужден спросить вас: какие у вас с Масловой отношения?
— А какое это имеет значение? — Поляков нахмурил темные брови и еще гуще покраснел.
— Важное, к сожалению. Так какие отношения-то у вас?
— Близкие. Точнее, раньше были. Сейчас нет. — Поляков отвечал отрывисто и точно с трудом. Потехина пошевелилась, решая, уйти ей или остаться. Никита удержал ее взглядом.
— Близкие… Это хорошо, — сказал он, — и странно в то же время, Иван Григорьевич. Почему странно? Да потому, что заявление тут устное к нам поступило от этой самой гражданки Масловой. Точнее, даже и не заявление, а настоящее обвинение в ваш адрес.
Поляков мрачно уставился на него. Молчал. Не выдержала Потехина:
— И в чем же она обвиняет Ивана Григорьевича?
— В убийстве гражданина Студнева Максима Кирилловича, — Колосов вздохнул. — Пришла тут к нам в розыск и твердит: из ревности, мол, убил. Из-за нее.
Глаза Потехиной расширились от гнева и изумления. Она привстала и вдруг с размаху пухлым кулачком стукнула по столу:
— Да что же это такое, а? Ваня, да что же…
— Подожди, Маша, — Поляков повернулся к Колосову: — Это правда? Маслова… Сашенька так обо мне сказала?
— Хотите запись диктофонную допроса послушать? — Никита печально сблефовал. — Заявление ее мы приняли. Не могли не принять — служба такая. Не знаю теперь, что мне с этим заявлением делать.
— Но она же бесстыдно врет, эта мерзавка! Неблагодарная! — взорвалась Потехина. — Сколько всего Ваня для нее сделал. Да как у нее только язык повернулся оклеветать его?!
— Подожди, Маша, не надо, — Поляков как-то странно смотрел на Колосова. — Значит, она так вам сказала? Я убил Студнева из ревности к ней?
Колосов кивнул.
— А вы? — Поляков через силу улыбнулся. — Вы же… ей поверили?
— Лично я ей не поверил, Иван Григорьевич. Потому и к вам сюда приехал, — сказал Никита. — Молодая еще Маслова-то. Фантазий девичьих в голове много. Ну кто, скажите, сейчас убийства из ревности-то совершает?, никто. Может, найдется один какой-нибудь сопляк-допризывник, но чтобы человек солидный, в летах…
— Так что же вы тогда от меня хотите, раз в это не верите? — перебил его Поляков. Сравнение Никиты ему явно не понравилось. Шеф-повар «Аль-Магриба» не скрыть своего волнения. И это Колосова сразу насторожило и заинтересовало: надо же… А может, сам того желая, он попал своим вопросом прямо в яблочко?
— Мне объяснение от вас нужно. И только, — ответил он, — ваше объяснение.
— Значит, она сказала, что, я… Она думает, что я способен из-за нее на… это? — Поляков покачал головой, словно не веря.
Потехина посмотрела на него и цепко впилась в рукав, тряхнула:
— Ваня… я тебя прошу, я тебя умоляю… Послушайте, — она обернулась к Колосову: — Только не подумайте, что я вмешиваюсь. Ваня, прекрати это, слышишь? — она тряхнула Полякова сильнее. — Прекрати, не смей! Да вы что, не видите, что он в чем угодно сознаться готов, только чтобы перед ней, этой мерзавкой неблагодарной, себя героем выставить?
— В убийстве геройства мало, — сказал Колосов назидательно. — Даже если это сделано из-за чьих-то прекрасных глаз. Так как же, Иван Григорьевич? Что мне в протокол-то записать?
Поляков покачал головой, точно бодался — нет.
— Да вы на него только взгляните! — Потехина всплеснула руками. — Ну мужики! Ну мы бабы-дуры, ладно, но эти, эти… До седых волос дожил, а все туда же. Хорошо, что вы меня здесь оставили, молодой человек, есть хоть кому здравомыслие проявить. А вы тоже гу-усь, — протянула она, меряя Никиту взглядом, — что вы в этом понимаете, молодежь? «В каких вы с ней отношениях?» — передразнила она Колосова. — Влюбился он без памяти в эту мерзавку, вот в каких. А она… ну, неблагодарная! Ваня, ты что? Тебе плохо, да? Что, сердце прихватило?
Поляков растирал ладонью грудь, расстегнул свой тугой крахмальный воротник-стойку.
— Со мной все в порядке, Маша. Все в полном порядке! — сказал он. Но Потехина, не слушая, крича что-то про таблетки, сорвалась из-за стола.
— А еще она, эта ваша Маслова, о вас сказала, — голосом вкрадчивой ябеды продолжил Колосов, — тоже уж и не знаю, как к этим ее словам относиться… Ну, одним словом, я ее спросил: кто вы такой? А она мне в ответ: мафия он. То есть, вы — мафия, Иван Григорьевич. Мол, сами так ей при знакомстве представились — чистая мафия.
— Вас удивляет, что я не сказал ей, что я повар по профессии? — криво усмехнулся Поляков.
— А что, мафией назваться романтичней?
— Ну, она… Сашенька в таком возрасте, когда просто необходимо нечто такое, выходящее за рамки. Она сериалы пачками смотрит. «Крестным отцом» вон зачитывается. Они сейчас вообще такое поколение, что… Они не понимают! Профессия, призвание, ремесло — это все им непонятно. Мафия — вот с этим все сразу ясно без слов. Сразу все вопросы отпадают, почему я деньгами располагаю, почему у меня дом за городом, машина… Вы поймите, эта девушка для меня очень многое значит, но разговариваем мы, словно на разных языках. Я стремился говорить с ней на языке, который ей… их поколению. И понятен. Быть поваром в ресторане — такая проза, такая лажа. Это они так говорят сейчас. Ну как я еще мог обратить на себя ее внимание? У нас разница почти в четверть века.
— Самого себя вы перехитрили, Иван Григорьевич, — сказал Никита, — сболтнули девчонке про мафию. Крутым быть захотелось, да? А девочка-то с перепугу к нам и прибежала и вас же обвинила в убийстве парня.
— Я Студнева не убивал, — покачал головой Поляков, — хотя, не скрою… у нас были острые, даже трагические моменты. И он причинил мне зло, но… Я его и пальцем не тронул.
— Вы уладьте с ней это дело-то как-нибудь миром. А то она еще в прокуратуре про это ляпнет. Вас ведь всех в прокуратуре будут вызывать как свидетелей. А там люди скучные сидят, серьезные, в разную эту хренотень любовную они слабо верят.
— Спасибо за совет, — поблагодарил Поляков, — у вас еще есть ко мне вопросы?
Тут вернулась Потехина со стаканом минералки и таблетками. Поляков еле отбился от нее, говоря, что с ним полная норма.
— Я меню привез ваше, что вы нам составили, — екая зал Колосов, извлекая из папки факс, пришедший из ресторана, — того самого ужина рокового, будь он трижды неладен. Снова требуются ваши профессиональный консультации.
— Тогда пойдемте лучше на кухню, — сказал Поляков поднялся и повел Никиту в недра «Аль-Магриба», в «горячий цех».
На кухне, залитой светом электрических ламп, не были ни души. Только мерно гудела кем-то включенная nocyдомоечная машина. Однако, едва они вошли, из соседнего за перегородкой кондитерского цеха выглянуло румяное круглое лицо Льва Сайко. Он кивком поздоровался с Колосовым, а Полякова наградил таким взглядом, что Никите невольно пришел на ум забытый детский стишок: «Повар пеночку слизал, а на кисоньку сказал».