Тайна Леонардо - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Воронин cтр.№ 13

Он даже предложил денег на первое время, но Паша от них отказался: протянуть какую-то несчастную неделю ему ничего не стоило, благо пенсию он получил только позавчера.

Правда, вместо обещанной недели прошло почти что полных две, но в один прекрасный день Сало, как и договаривались, позвонил Павлу домой и назначил встречу в "Веселой вобле". На встречу Сало явился не один, а с каким-то мужиком, меньше всего походившим на уголовника. Мужику было лет сорок или около того, ростом он был с Пашу, шириной плеч и прочими атрибутами мужественности Господь его тоже не обделил, а в его прямоугольном скуластом лице просматривалось что-то такое, из-за чего Недосекину, человеку военному, сразу захотелось стать по стойке "смирно". Одет незнакомец был просто – в темно-серый костюм и черную водолазку, – но это была простота того сорта, что стоит очень приличных бабок.

Сало смотрел на незнакомца снизу вверх, блатных понтов против обыкновения не швырял и вообще старался помалкивать. Да ему и говорить-то было некогда: незнакомец, пристально оглядев Пашу с ног до головы и рассеянно выслушав расточаемые Салом похвалы в Пашин адрес, небрежно махнул рукой и что-то неразборчиво обронил сквозь зубы, после чего Сало тихо слинял и больше не показывался.

Оставшись с Пашей наедине, незнакомец первым делом представился. Назвался он Петром Ивановичем, что почти наверняка не соответствовало действительности, и тут же, не сходя с места, разрешил называть себя просто Петром – для краткости, как – он объяснил. Потом он заказал коньяк и предложил выпить за союз Петра и Павла, приплетя сюда святых, Петропавловскую крепость и даже Петропавловск-Камчатский.

Недосекин не знал, как себя вести. На блатного этот Петр Иванович не походил, а для бизнесмена, решившего заказать конкурента, был как-то уж чересчур спортивен, подтянут и твердолик. Набивать себе цену, кажется, не имело смысла, да и непонятно было, что ему, этому странному Петру Ивановичу, от Паши надобно, какие именно качества его интересуют, чем следует щеголять в его присутствии, а о чем лучше помалкивать. Поэтому Паша решил поменьше говорить, а побольше слушать: раз уж такой человек, как Петр Иванович, перед которым откровенно робел даже отъявленный отморозок Сало, решил с ним встретиться, то он не станет просто играть в гляделки, а объяснит, надо полагать, что у него на уме.

Поэтому коньяк Паша только пригубил, а насчет союза Петра и Павла ничего не сказал, ограничившись одной скептической улыбкой. Петру Ивановичу это, кажется, понравилось; во всяком случае, вливать в Пашу выпивку насильно и набиваться в кореша он не стал, а для начала устроил что-то вроде допроса: кто таков, откуда, почему оказался на мели и чего, собственно, ожидал, обратившись за помощью к такому уроду, как Сало.

Эта любознательность, хоть и не слишком обрадовала Пашу Недосекина, выглядела вполне законной, тем более что Петр Иванович заранее за нее извинился и объяснил, не вдаваясь в подробности, что иначе просто нельзя: дело, дескать, намечается серьезное, не исключена возможность ментовской подставы, а Паша, как ни крути, в прошлом работал в силовых структурах. Поэтому отвечал Недосекин хоть и без лишних подробностей, кратко, но зато исчерпывающе. Услышав про контузию, Петр Иванович спросил: "Припадки?" Этот обидный, по сути дела, вопрос тоже был задан как-то так, что Паша не обиделся: было понятно, что это не праздное любопытство, а законный интерес человека, не желающего провалить тщательно спланированную операцию из-за чьего-то внезапного недомогания. Поэтому Паша ответил, что припадков у него не бывает, только изредка случаются головные боли, да и то вполне терпимые, и еще алкоголь после контузии разбирает его быстрее и основательней, чем прежде.

Петр Иванович при этих словах покосился на почти не тронутую Пашину рюмку, кивнул этак понимающе, с одобрением и наконец перешел к делу.

Ясно, что в подробности он по первому разу не вдавался, а сказал лишь, что намечается крупное дельце, связанное с проникновением в хорошо охраняемый музей и изъятием оттуда некоторого количества старинных золотых побрякушек, камешков и прочей бижутерии. При этом он счел нужным подчеркнуть, что речь идет не о банальном налете на витрину с рыжьем, каких навалом в любом ювелирном магазине, а о деле по-настоящему солидном, вроде тех, которые чаще случаются в кино, чем в реальной жизни.

Петр Иванович так и сказал: "Такое дело, как то, что мы затеваем, только по телику и увидишь. "Тринадцать друзей Оушена" смотрел? А "Гудзонского Ястреба"? Ну, вот..."

Тут Паша, конечно, насторожился. Потому что в молодые свои годы многое повидал и знал: на свете полным-полно людей, которые выглядят как все, а то и получше, а в голове у них при этом такая каша... Был у него, к примеру, школьный друг, отличный парень, не дурак выпить, пройтись по бабам и подраться и при этом умница, каких мало, – Паше в этом плане было до него, как до Парижа на карачках. В одной драке ему крепко дали по башке, и с тех пор, оставаясь все тем же распрекрасным товарищем, Пашин знакомый уже после третьей рюмки начинал горячо и очень убедительно втолковывать окружающим, что планету Земля исподволь, тайно захватывают марсиане – устраняют одного за другим самых умных и влиятельных людей, маскируются под них и начинают проводить свою политику, направленную, сами понимаете, на установление полного контроля над планетой, глобальное изменение климата по образу и подобию своего, марсианского, и поголовное истребление человечества...

Другой Пашин знакомый, тоже вполне нормальный мужик, до сих пор боролся за построение коммунизма. Ни хрена про этот свой коммунизм не знал и не понимал, а просто верил в него, как другие верят в Бога, и, стоило разговору за столом зайти о политике, принимался орать, колотить кулаками по столу и с пеной у рта выкрикивать бессмысленные лозунги, которые ему вбили в башку на заре туманной юности – сначала в пионерской организации, а потом в комсомоле...

Так что, услыхав про ограбление, спланированное по голливудскому сценарию, Паша Недосекин насторожился. В ограблениях он ни черта не смыслил, однако значение выражения "хорошо охраняемый" ему было понятно. А значение было очень простое: только сунься – костей не соберешь.

Он как раз размышлял над тем, как бы это поделикатнее послать уважаемого Петра Ивановича к чертовой матери, когда тот заговорил снова. "Я вижу, ты считаешь меня психом, – сказал он спокойно. – Во-первых, ты ошибаешься, а во-вторых, где ты видел, чтобы так называемые "нормальные" сделали хоть что-то стоящее?. С их "нормальной" точки зрения, ты, между прочим, тоже псих, да еще какой! Недаром для тебя в этом занюханном городишке работы нет. И не будет, не надейся, потому что ты такой, каков ты есть. В ОМОН тебя не возьмут по состоянию здоровья, в армию тоже, а без адреналина ты жить не можешь, я же вижу. Ну, скажи, что тебе терять? На что ты рассчитываешь, чего ждешь? Пока Сало тебе "тэтэшник" в руку вложит и пошлет на рынок? Тоже мне, карьера... Сядешь в два счета, и притом ни за что. А я тебе предлагаю настоящее дело. Ну?"

Все это были, конечно, слова, но слова правильные. Павел и сам так думал бессонными ночами, когда голова раскалывалась от боли и хотелось кого-нибудь убить – не за что-то и не ради чего-то, а просто так, от ненависти к тому полурастительному существованию, которое он теперь вел. Терять ему действительно было нечего, кроме квартиры, которая, если честно, успела осточертеть ему хуже горькой редьки. Когда сидишь круглые сутки в четырех стенах, потому что тебе некуда пойти и нечем заняться, даже дворец очень быстро превращается в тюрьму, в ненавистный застенок. Что уж говорить о двухкомнатной "хрущобе", давно нуждающейся в ремонте, который не на что сделать!