— Можно было бы подумать, что тот, кто живет близко к природе, инстинктивно должен беречь ее, — настаивал Дэниэл.
— Да, конечно, но это отношение чисто прагматическое. Существуя внутри природы, первобытный человек тысячелетиями обращался с ней как с возобновляемым источником. Эскимосы жили за счет карибу, тюленей и китов, американские индейцы — за счет бизоньих стад, и инстинктивно использовали тот способ управления природой, который нам недоступен. Они жили в равновесии с природой, пока не появился белый человек с гарпунами со взрывателем и с ружьем Шарпа или пока здесь, в Африке, законы об охоте и элитной дичи не сделали охоту черного туземца на собственной земле преступлением, отдав диких животных на откуп лишь избранным.
— Да вы расист, — мягко упрекнул Дэниэл. — Старая колониальная система сохраняла дикую природу. Но как природа выживала на протяжении миллионов лет до появления белых людей?
— Нет, колониальная система управления дичью была охраняющей, а не сохраняющей.
— А разве это не одно и то же: охрана и сохранение?
— На самом деле они прямо противоположны. Охранитель отказывает человеку в праве использовать природу, пользоваться ее дарами. Он отрицает право человека убивать животное, даже если его существование угрожает всему виду. Будь сейчас здесь такой охранитель, он запретил бы нам выбраковку и не стал бы задумываться над последствиями такого запрета, который — и мы это видели — приведет к гибели всей популяции слонов и уничтожению леса. Однако главнейшая ошибка, допущенная прежними природоохранителями, заключается в том, что они настроили местное черное население против преимуществ контролируемого сохранения природы. Они отказывали племенам в их праве на добычу и вызвали у них враждебность к диким животным вообще. Они отобрали у аборигенов возможность контролировать природу и заставили его конкурировать с ней. В результате средний черный крестьянин враждебно относится к диким животным.
Слоны опустошают его огороды и уничтожают деревья, которые он использует на дрова. Быки и антилопы поедают траву, которой он кормит свой скот. Крокодил сожрал его бабушку, а лев убил отца… Конечно, он возненавидел диких животных.
— Но каково же решение, хранитель? Есть ли оно?
— Со времени обретения независимости от колониального управления мы пытаемся изменить позицию наших людей, — сказал Джонни. — Вначале от нас требовали снять запрет белых на доступ в национальные парки. Разрешить вырубку деревьев, пастьбу скота и строительство деревень. Однако нам удалось приучить местное население извлекать прибыль из туризма, сафари и выбраковок. Оно впервые стало участвовать в распределении прибыли, и сейчас все больше распространяется понимание того, что выгодно сохранять природу и разумно эксплуатировать ее. Особенно среди молодого поколения.
Однако если доброхоты в Европе и Америке заставят запретить сафари или продажу слоновой кости, это сведет на нет все наши усилия. И, вероятно, станет погребальным звоном по африканским слонам, а со временем и по всем диким животным.
— Значит, в конечном счете все упирается в экономику? — спросил Дэниэл.
— Как во всем в этом мире, вопрос в деньгах, — согласился Джонни. — Если нам дадут достаточно денег, мы остановим браконьеров. Если это будет выгодно крестьянам, мы удержим их с их козами за пределами национальных парков. Однако деньги должны откуда-то поступать. Новые независимые африканские государства с их растущим населением не могут позволить себе роскошь обращаться с природными ресурсами как Первый мир.
Они должны их использовать и охранять. Если вы помешаете нам обеспечивать это, вы станете соучастниками уничтожения дикой природы Африки. — Джонни мрачно кивнул. — Да, дело в экономике. Если дичь сможет платить, она будет существовать.
— Превосходно! — Дэниэл знаком велел Джоку прекратить съемку и сжал плечо Джонни. — Я могу сделать из тебя звезду. Ты очень естествен. — Он шутил лишь отчасти. — А, Джонни? На экране ты мог бы сделать для Африки гораздо больше, чем здесь.
— Хочешь, чтобы я спал в гостиницах и самолетах, а не под звездным небом? — Джонни изобразил возмущение. — Хочешь, чтобы у меня на животе наросла аккуратная маленькая булочка? — Он ткнул Дэниэла в солнечное сплетение. — Чтобы я пыхтел и задыхался, пробежав сто ярдов? Нет, спасибо, Дэнни. Я останусь здесь, где могу пить воду Замбези, а не кока-колу, и есть не бигмаки, а бифштексы из буйволятины.
Последние груды засоленного слоновьего мяса и незрелые бивни уложили в грузовики при свете фар. Потом по извилистой дороге поднялись по откосу; штаб-квартиры парка Чивеве достигли в темноте.
Джонни вел зеленый «лендровер» в голове медленной колонны грузовиков-рефрижераторов, Дэниэл сидел рядом с ним на переднем сиденье. Они разговаривали негромко и небрежно, как старые друзья, чувствуя полное единство.
— Убийственная погода.
Джонни рукавом куртки для буша вытер пот со лба. Хотя время близилось к полуночи, жара и влажность изматывали.
— Скоро начнутся дожди. Хорошо, что ты уезжаешь из долины, — сказал Джонни. — В дождь эта дорога превращается в болото, а через большинство рек не перебраться. В ожидании непогоды туристский лагерь в Чивеве уже неделю как закрылся.
— Не хочется уезжать, — признался Дэниэл. — Было как в старые времена.
— Да, старые времена, — подхватил Джонни. — Мы неплохо развлеклись. Когда ты снова появишься в Чивеве?
— Не знаю, Джонни, но предлагаю от души: поехали со мной. Когда-то мы были хорошей командой. Можем стать снова. Я знаю.
— Спасибо, Дэнни. — Джонни покачал головой. — Но у меня здесь работа.
— Я не отступлюсь, — предупредил Дэниэл, и Джонни улыбнулся. — Знаю. Ты никогда не отступаешься.
Ранним утром, когда Дэниэл поднялся на небольшой холм за лагерем полюбоваться восходом, небо было затянуто темными тучами, а жара по-прежнему давила.
Настроение Дэниэла соответствовало хмурому рассвету. Ему удалось отснять прекрасный материал, он заново открыл свою дружбу и любовь к Джонни Нзу. Но его печалила мысль, что, возможно, они снова увидятся лишь через много лет.
В этот последний день Джонни пригласил Дэниэла на завтрак. Он ждал Дэниэла на затянутой сеткой от москитов широкой веранде своего бунгало с тростниковой крышей; когда-то это бунгало было домом самого Дэниэла.
Дэниэл остановился под верандой и осмотрел сад. Все еще оставалось так, как спланировала и устроила Вики.
Много лет назад Вики, молодую, стройную светловолосую девушку с улыбающимися зелеными глазами, привез сюда Дэниэл. Вики был двадцать один год. Сам он был всего на несколько лет старше.
Вики умерла в той спальне, что выходила окнами в сад, который она так любила. Обычный приступ малярии внезапно вызвал пагубное воздействие на головной мозг. Все закончилось очень быстро, раньше, чем на самолете прилетел врач.
Ее смерть имела необычное следствие: именно в эту ночь пришли слоны, которые, несмотря на множество апельсиновых деревьев и богатый огород, никогда не заходили за ограждение. Они пришли точно в час смерти Вики и опустошили сад. Вырвали даже кусты роз, затоптали цветочные клумбы. Слоны словно чуяли смерть. Словно почувствовали уход Вики и горе Дэниэла.